Пробуждение (СИ)

В последний миг он не выдержал и всё же распахнул глаза, чтобы в последний, — в самый последний в жизни раз, — взглянуть на Шу. Но зыбкая поверхность шара так колебалась и так странно преломляла свет, что он уже не смог узнать его. Казалось, что там, у пульта, стоит какой-то совсем уже другой, незнакомый парень, — но тут вокруг него вдруг словно что-то лопнуло, и Йаати показалось, что он заперт в серебристом пузыре воздуха, который стремительно летит вверх, вверх, вверх…

Эпилог

Йаати очнулся от холода. Несколько секунд он удивленно моргал, тщетно пытаясь понять, почему лежит голый на земле, — потом испуганно вскочил и осмотрелся.

Он стоял по пояс в густющей, темно-зеленой траве, на небольшом, в общем-то лугу, с трех сторон густо окруженном темными, не очень высокими елями. С четвертой, уже довольно-таки далеко, виднелась большая темно-синяя река, неровный луг, — а за ним снова лес.

Тут было пронзительно холодно — градусов пять, никак не больше, — и нагой Йаати сразу же покрылся ознобом, зябко обхватив руками голые бока и невольно поджимая пальцы босых ног, — траву густо покрывала ледяная, как оказалось, роса, земля под ней была тоже пронзительно холодной. Высоко в небе стояли кудрявые, полупрозрачные, сине-розовые облака, — похоже, что его занесло в раннее утро. Сентябрь, непонятно почему подумал Йаати, — тут тоже поздний сентябрь, а домой я, похоже, уже не попаду…

Пронзительно, оглушающе пахло сырой хвоей, травой, свежестью, — однако сквозь всё это пробивался слабый, однако же очень хорошо знакомый ему запах, — маслянистый запах горелого соляра.

Это котельные, как-то отстраненно подумал Йаати. Город рядом. Ну и слава богу, а то я уж подумал, что провалился на десять веков назад, в совсем уже дикое прошлое, где меня сразу продали бы в рабство… в самом-самом лучшем случае. Ну что ж, — начнем всё сначала…

Вздохнув, он медленно пошел вперед, ёжась и дрожа от холода. Вышел к гребню крутого травянистого склона. И обадлело замер.

Внизу, под ним, на глубине где-то пяти этажей, виднелась пустынная асфальтовая дорожка и столь же пустынная россыпь песка. В стеклянных колпаках протянувшихся вдоль неё погашенных фонарей собралось мутное молочное сияние. Йаати понял, что его занесло совсем не в лес, а в парк. Было явно очень рано, внизу не было видно ни одного человека. За дорожкой поднималась плотная масса густых пышных крон, таинственно-темная в бледном ещё сиянии рассвета. Дальше, за ними, раскинулась просторная долина реки. Небо над ней было глубокое, чистое, холодное, зеленовато-синее, с едва заметно ползущими, бесконечно длинными рыжеватыми облаками, озаренными снизу алым отблеском готового уже взойти солнца. Они беззвучно разрывались и клубились, обтекая восьмигранный металлический массив, застывший там, в небе, далеко…

Узнав его, Йаати беззвучно плюхнулся на попу, уже не замечая холода. Черно-фиолетовый зеркальный металл, вогнутые уступом борта, восемь орудийных башен по углам, узкая уступчатая пирамида в центре… он миллион, наверное, раз видел Парящую Твердыню, резиденцию Сверхправителя, — но и не представлял, как красиво она выглядит наяву…

Как-то запоздало в глаза ему бросились низкие железные крыши, поднимавшиеся за кронами слева, и призрачно-слабые сизые и желтоватые огни, широким поясом мерцавшие где-то за рекой, на той, уже, наверное, стороне долины.

Промашка вышла, — как-то совсем уже отстраненно подумал он. Большая такая промашка… на пять тысяч километров. Я в столице. В Тай-Линне. А это, конечно, река Линн. И я стою в городском парке, совсем голый, босиком, без документов, без денег, без всего… вот счастье-то…

Йаати вспомнил, что так вот, — в чем мать родила, босиком, — он и приперся в рубку, даже и не подумав одеться или захватить с собой что-нибудь… и, осознав это, жутко зарычал от злости. Нет уж, он на самом деле безусловный, абсолютный баран!..

Осознав, что торжественный прием в Академии Наук и личная аудиенция у Сверхправителя отменяются по причине отсутствия доказательств, Йаати беспомощно осел в траву. Он прекрасно понимал, что никому даже заикнуться не сможет о том, что с ним было, — иначе его и в самом деле законопатят в дурку, немедленно и окончательно. Блин, надо в милицию сдаваться идти, подумал он. И врать, что меня на вокзале жулики чаем опоили с какой-то гадостью, и я потерял память… и не помню совсем, как попал сюда, в этот парк… и меня, конечно, тут же сдадут в дурку, просто для экспертизы, а там… ну, и поделом мне. Раньше надо думать было…

Йаати подтянул босые ноги, обхватил их руками и вздохнул. Может, лечь в эту проклятую траву и торжественно замерзнуть насмерть?.. А, блин, не выйдет же, только замучаюсь от холода совсем…