Как всегда весела и жизнерадостна, и мне хочется верить, что это правда. Однажды она позвонила после того, как попала в аварию на своем Тандерберде, в которой сломала бедро. И если бы не костыль в углу комнаты, по ее виду я бы и не понял, что что-то произошло. Оказалось, прядь волос (помню, тогда она еще красилась в рыжий) закрывала половину ее лица тоже не просто так — под ней Мэй пыталась прятать стесанный лоб и зашитую бровь. И ей почти это удалось, если бы не что-то, что я назвал бы ментальной связью. Уж в этом у нас с ней никогда не бывает помех.
Через некоторое время появляется картинка, и сквозь рябь различаю лицо Мэй. Серые глаза, высокие скулы, ямки у щек. Даже если бы весь сигнал растерялся в пустоте космического пространства, а до меня долетело всего три пикселя, я все равно распознал бы ее черты.
Мэй подходит к окну и открывает его. Замечаю, что в небе ни облачка, несмотря на то, что большую часть изображения перекрывает ливень помех.
—
Снова переводит камеру на себя и вздыхает, выходя из роли ведущей. По ее лицу понимаю: это дурачество навеяло ей такую же ностальгию, как и мне — когда она еще работала в телекомпании «Рэд Фокс», пока всех ведущих не заменили компьютерными моделями.
—
Что бы Мэй не говорила, она любит свою работу. Никто не зачитывается вещами вроде «Десять тысяч лексических ловушек», пересказывая потом каждый абзац с таким же энтузиазмом, как «Двадцать тысяч лье под водой». Здесь она на своем месте.
По улыбке замечаю: ей, как и мне, «Мун Лайтхаус» больше не кажется таким уж хорошим местом для посиделок. Космический интерьер не то, что хочешь видеть вокруг себя после возвращения из Оазиса. Наверное, Мэй ходит туда просто потому, что оно расположено близко к офису. А еще там относительно дешево.
Смеется. Как бы я хотел сейчас услышать этот смех вживую… В такие моменты появляется ощущение, что я заглядываю сквозь черную дыру в какую-то давно упущенную альтернативную реальность, а не смотрю запись, сделанную минут пять назад.
—
Треск колонок затихает, проекция тухнет. Комната снова погружается в полумрак, и от нависшей пустоты начинает звенеть в ушах. Не спасает даже дуновение вентиляции и дребезжание ночного «пейзажа» за окном. Хочется лечь и провалиться в сон, чтобы проснуться по ту сторону видеоканала, в обнимку с Мэй, и забыть Оазис как нетрезвый ночной кошмар.
Еще немного, и эта мысль, которая так долго казалась мне заоблачной и недостижимой, воплотится в реальность. Осталось сделать всего один шаг, хоть он и не менее опасный, чем прыжок в черную дыру. И я говорю не про лазейку, в существовании которой так долго убеждал меня Лью (и не убедил, кстати говоря). Сама идея участвовать в ралли настолько безумна, что мало кому придет в голову. Поэтому должна сработать.
У меня действительно появился шанс, и нужно немедленно рассказать об этом Мэй. Запускаю синемаскоп с таким воодушевлением, которого никогда еще не испытывал. Я лечу домой.
III