Пробуждение в Париже. Родиться заново или сойти с ума?

Ежедневная работа с клиентами стала моим спасением. Отстраняясь от собственных проблем, настраиваясь на помощь другим, я переключалась на мой внутренний канал и тут же успокаивалась, разум прояснялся. В этом смысле у меня претензий к жизни не было. Когда я занимаюсь экстрасенсорикой, то представляю ситуацию с высоты птичьего полета, – отчетливо и вне времени – и тогда могу указывать жителям Земли кратчайший путь к цели. Когда разговор заходил о моей жизни, то канал переключался, и возникало такое чувство, словно меня, будто подводника, ведет интуиция. Я продолжала следовать моему внутреннему руководству, даже если видимость была не больше полутора метров. Как субмарина в опасных водах, я тараном неслась вперед, и топливом мне служила чистая энергия моих вибраций.

Я не переставала удивляться – как это жизнь привела нас в этот не самый красивый иммигрантский квартал Парижа. Да, в паре минут пешком на вершине холма вились бесконечно притягательные улочки Монмартра, исполненные богемного колорита, но нас окружал вовсе не романтический Париж Тулуз-Лотрека, а Париж афро-арабский, над которым простерлась тень атаки на «Шарли Эбдо». Подчас суровая реальность удручала.

Почти каждый день, возвращаясь в домой с продуктами или после утреннего кофе, мы часто видели, как французский полицейский при проверке документов направляет оружие на мигрантов. Это выглядело шокирующе и тревожно, с этим было трудно смириться. Мой Париж был совсем другим – городом красоты и безмятежности.

Сама будучи по сути иммигранткой, я болела душой за тех, кого досматривали. Все боялись. Страх читался на их лицах. Большинство молодых полицейских – а им на вид было не больше двадцати – выглядели такими же испуганными, как те, кого они досматривали. Видно было, что эта процедура нравится им не больше, чем задержанным. Это было мучительно для обеих сторон и горько для очевидцев.

Мало того, хотя я сама себе боялась в этом признаваться, но разруха и страдания, обрушившиеся на меня после развода, настигли меня и в Париже. Я была рада сменить обстановку, но чувствовала себя так, словно только что попала в страшную аварию, пережила психологическую травму и получила путевку в санаторий для исстрадавшихся душ.

Я чувствовала себя такой потерянной, что едва могла собраться. За тридцать лет брака я стала замужней «до глубины души». Без мужа я чувствовала себя как без руки. Это было странно, сбивало с толку и причиняло неутолимую внутреннюю боль. Будто я лишилась части себя, и фантомные боли в ампутированной конечности не отпускали.

И пусть мое Высшее Я утверждало, что все, что ни делается, к лучшему. Пусть на интуитивном уровне я знала, что из сложившейся ситуации есть только запасной выход. Пусть с духовной точки зрения я знала, что моей душе предписано странствие, что мне задан урок, который надлежит выучить. Пусть, наконец, в глубине души я была благодарна и рада этому финалу.

В ту самую минуту было важно лишь то, что я глубоко уязвлена и отчаянно хотела выпутаться из ситуации. Приходилось начинать с нуля, покинуть развалины и пуститься в путь. Но задача казалась неразрешимой. Слава Богу, что в своем стремлении я не была одинока. По крайней мере, в тот момент.

Как ни странно, Сабрина оказалась в одной лодке со мной. Она тоже не так давно разорвала отношения, тянувшиеся шесть лет. Как и я, она покончила с прежней жизнью – с жизнью в Лос-Анджелесе со своим парнем и любимой собачкой Кроссовкой – и покинула дом.

В наших душах царил полный раздрай. Одна вечно раздражалась и злилась на пустом месте, а то заливалась слезами и дулась, тогда как другая тихо паниковала. Мы ссорились. Обе же вспыльчивые, что твой порох.

Единственным противоядием от боли и смятения были ежедневные долгие прогулки по вечернему Парижу после работы и наш любимый скромный ужин. Ежедневное врачевание души. Честно говоря, наши долгие вечерние прогулки служили нам заменой очередного Камино де Сантьяго. Каждый вечер мы отправлялись в новое место, спускаясь с холма, на котором стоял наш дом. С Монмартра мы шли к Опере, Бастилии, Пантеону, в Люксембургский сад, Марэ, к Сене, на площадь Республики, к Собору Парижской Богоматери и обратно, причем каждый раз новым маршрутом. Новизна впечатлений помогала отвлечься от постылых эмоций, на ходу раздражение отпускало.

В отличие от Америки, где города распланированы довольно однотипно и все выглядит более-менее современно и предсказуемо, Париж – это несколько маленьких деревень. У каждой из них свои особенность и шарм, каждая самобытна и непредсказуема, многие древние, таинственные, полны неожиданностей. Веками художники и поэты бродили по этим улицам в поисках вдохновения, с головой погружаясь в самое настоящее эстетическое пиршество. Их даже стали называть особым именем – фланёры.

Каждая вечерняя прогулка была похожа на охоту за сокровищами. Улицы не оставляли равнодушным, у каждой были свои тайны. Нередко мы сталкивались с таким странными и неожиданными открытиями, что порой замирали на месте.