Пробуждения

Парадоксально и соблазнительно-обманчиво, что такая избыточная реакция поначалу воспринимается как избыток здоровья, чрезмерное, экстравагантное и нелепое благополучие. Такие пациенты, как Леонард Л., соскальзывают в эту болезнь постепенно, почти незаметно, переходя из состояния чрезвычайного благополучия в состояние патологической эйфории и зловещего экстаза. Такие больные «воспаряют», они переходят мыслимые разумные рамки и тем самым сеют семена своего близкого срыва. В действительности же сама непомерность уже есть первый признак срыва, она указывает на непомерность неисполнимых надежд и потребностей. Под личиной непомерной избыточности прячутся недостатки, неудовлетворенность. В некоторых случаях чувство «нехватки» приводит к жадности и «чрезмерной избыточности», к прожорливости и аппетиту, который невозможно насытить или удовлетворить [Чувство «мне мало!», жажда «большего» и «еще большего!» — как все это до боли знакомо всем! Мы вынуждены признать точнейшую формальную аналогию между концепциями патологической наклонности и концепцией пристрастия, или греха и порока. Понятие о такой аналогии не может быть ни отброшено, ни проигнорировано.].

Если мы спросим: «Где этот дефект, неудовлетворенность, жадность?» — то вынуждены будем признать, что он может располагаться везде, где угодно, во всей полноте человеческого существа больного. Он может быть на молекулярном уровне, в мотивах или в отношениях с внешним миром. Неудовлетворенная потребность, ненасытная жадность — вот что определяет постепенное положение всех больных, получающих леводопу. Это приводит к неумолимому экономическому заключению: где-то в организме существует лакуна, пробел, незакрывающаяся пропасть, провал. И этот провал существует у всех без исключения больных.

Такой провал, пробел, лакуна (как бы это ни назвать) может представлять собой химический или структурный дефект в самом среднем мозге. Это может быть дефект эмоциональной сферы; изоляция, приближающаяся к степени полного отчуждения и затворничества перед лицом внешнего мира; так или иначе существует пропасть, которая не засыпана и не может оставаться засыпанной. И происходит это не только посредством назначения леводопы. Образуется пропасть между поступлением и потребностью, между потребностью и емкостью, подобная пропасти между изобилием и голоданием. «У одной половины нет мяса, а у второй — желудка», как метафорично описал Донн свою болезнь.

Из ответов больных на продолжающееся или длительное введение леводопы мы видим, если не увидели этого раньше, что у них были потребности, находившиеся сверх и вне потребности в леводопе (или в эндогенном допамине головного мозга), и что по достижении определенного момента или определенной точки никакое более вещество, будь оно хоть трижды «волшебным», не может компенсировать, обеспечить или покрыть эти иные потребности. У этих больных, выражаясь фигурально, нет не только мяса, но нет и желудка. Так что же произойдет, если мы начнем кормить больного, у которого нет большей части желудка?

Эти рассуждения игнорируются господствующим убеждением в том, что дозу леводопы можно оттитровать или титровать ее до бесконечности, чтобы привести в идеальное соответствие доставку и потребность. Во-первых, титровать дозу леводопы можно с тем же успехом, что поливать почву, пораженную эрозией, или закачивать деньги в депрессивные регионы. Рано или поздно возникают осложнения, и возникают они прежде всего потому, что существует главное, сложное страдание — не просто порча или утрата какого-либо вещества, но дефект или расстройство самой организации, всегда в головном мозге, а зачастую и в других органах и тканях.

Эта опасность, эта дилемма были отчетливо распознаны и осознаны Киньером Вильсоном сорок лет назад: он утверждает, что самое большее, что мы можем сделать, — это дать патологически измененным клеткам недостающее им «питание», но помимо этого напрасно и опасно стараться «подстегнуть» обнищавшие и распадающиеся клетки больного.