Пробужденные фурии

– Уже развлекся, – ответил я, сворачивая от дверей. Он пренебрежительно затрепетал веками с татуировками волны, как бы сказав «тебе же хуже», и его статное мускулистое тело томно скрылось во мраке. Я перешел улицу и свернул за угол, лавируя между парочкой других проституток – одна женщина, вторая неопределенного пола. Женщина была аугментом – по чрезмерно подвижным губам пробегал раздвоенный язычок дракона, возможно, почуяв мою рану в ночном воздухе. Ее взгляд тоже протанцевал по мне, потом скользнул дальше. Кроссгендер с другой стороны слегка сменил позу, озадаченно посмотрел на меня, но промолчал. Обоим я оказался неинтересен. Улицы были мокрые от дождя и опустевшие, так что у них было больше времени меня разглядеть, чем у секс-работника в дверях. Покинув цитадель, я привел себя в порядок, но, видимо, что-то во мне выдавало безнадежность в плане бизнес-перспектив.

За спиной я услышал, как они говорят обо мне на стрип-япе. Услышал слово «нищеброд».

Привередливые. Впрочем, могли себе позволить. Благодаря Инициативе Мексека бизнес процветал. Текитомура этой зимой была переполнена, кишела торговцами ломом и деКомовцами, к которым торгаши лезли стаями, как рипвинги к траулеру. «Новый век – безопасный Новый Хок», – гласила реклама. От недавно возведенного дока для ховеров в районе Комптё было меньше тысячи километров по прямой до берегов Нового Хоккайдо, и ховерлодеры гоняли туда-сюда день и ночь. Не считая выброски с воздуха, быстрее способа перебраться через море Андраши не было. А на Харлане лишний раз в воздух не поднимаются. Обычная команда с тяжелым оборудованием – то есть любая – поплывет в Новый Хок на грузовом ховере из Текитомуры. Те, кто выживет, вернутся тем же маршрутом.

Город на подъеме. Свет новой надежды и отважный энтузиазм под дождем денег Мексека. Я хромал по магистралям города, усеянным последствиями кутежа. В кармане постукивали, как игральные кости, свежеизвлеченные стеки памяти.

На пересечении улицы Пенчева и проспекта Муко шла драка. Притоны на Муко только что закрылись, вытурили на улицу завсегдатаев с поджаренными синапсами, и те столкнулись с докерами, которые возвращались с ночной смены в гнилой тишине складского района. Другой причины для насилия не нужно. Теперь десяток человек с паршивой координацией шарахаются по улице, неумело хватая друг друга под подбадривающие крики собравшейся толпы. Одно тело уже неподвижно лежит на тротуаре из расплавленного стекла, а кто-то, истекая кровью, ползком выволакивает себя из свары, упорно подтягиваясь рукой. С силовых костяшек избыточным зарядом брызнули синие искры; где-то блеснуло лезвие. Но все, кто еще стоял на ногах, вроде бы неплохо отрывались, а полиции так и не было.

«Ага, – хмыкнул я про себя. – Наверное, слишком заняты на холме».

Я обошел движуху, как мог, прикрывая раненый бок. Руки под курткой сомкнулись на гладком изгибе последней галлюциногенной гранаты и чуть липкой рукоятке ножа «Теббит».

Никогда не влезай в драку, если можешь быстро убить и исчезнуть.

Вирджиния Видаура – тренер Корпуса чрезвычайных посланников, позже успешная преступница и иногда политическая активистка. Кто-то вроде моего образца для подражания, хотя со времен нашей последней встречи прошло уже несколько десятилетий. Она незваной влезала ко мне в мозг на множестве разных планет, и этот призрак десятки раз спасал мне жизнь. В этот раз ни она, ни нож мне не понадобились. Я миновал драку, даже не встретившись ни с кем глазами, добрался до угла Пенчева и растаял в тенях переулков на приморской стороне улицы. Чип времени в глазу говорил, что я опаздывал.

Поднажми, Ковач. Если верить контакту в Миллспорте, Плекс и в лучшие времена был не очень надежен, а сейчас я слишком мало ему заплатил для долгого ожидания.

Пятьсот метров вниз и затем налево, в тесные фрактальные завихрения секции «Белахлопок Кохей», названного века назад в честь основного товара и первой семьи операторов-владельцев, склады которой и составляли извивающийся лабиринт проулков. После Отчуждения и последующей потери рынка Нового Хоккайдо местная торговля белаводорослями заглохла, а семьи вроде Кохеев резко обанкротились. Теперь фасады домов печально взирали друг на друга заросшими пылью окнами на верхних этажах, а внизу рулонные ворота, как раззявленные рты, нерешительно застряли где-то наполовину между открытием и закрытием.

Конечно, шли разговоры о возрождении, о том, чтобы заново открыть эти помещения и переоснастить под лаборатории деКома, тренировочные центры и склады оборудования. В основном разговоры так и оставались разговорами – энтузиазм прижился на складах, выходящих на западные пирсы для ховеров, но пока не распространился дальше – по тем же причинам, почему не станешь доверять телефон электронарку. Так далеко от верфи и так далеко на восток звон финансов Мексека практически не доносился.

Радости экономики просачивания[1].