«Белахлопок Кохей» 9.26 тлел слабым огоньком в верхнем окне, а длинные беспокойные языки теней от света, сочившегося из-под приподнятых ворот, окончательно придавали зданию вид одноглазого слюнявого маньяка. Я прижался к стене и выкрутил аудиосхемы синтоболочки на максимум, то есть ненамного. На улицу потекли голоса, нервные, как тени у моих ног.
– …говорю,
Миллспортский акцент, манерный выговор метрополии – харлановский амеранглийский, растянутый так, что коробит слух. Бормотание Плекса, чуть тише уровня членораздельности, звучало на контрасте мягко и провинциально. Кажется, он задал вопрос.
– А я откуда-то знаю, твою мать? Хочешь верь, а хочешь нет, – собеседник Плекса ходил, что-то переставлял. Его голос заглушило эхо в глубине склада. Я уловил слова «кайкьё», «верить» и обрывок смешка. Затем опять ближе к воротам. – …то, во что верит семья, а семья верит тому, что говорит технология. Технология оставляет следы, друг мой, – резкий кашель и вдох, словно при употреблении рекреационных наркотиков. – Этот урод опаздывает.
Я нахмурился. У слова «кайкьё» множество значений, но все зависят от твоего возраста. Географически – это пролив или канал. В такой форме термин бытовал на начальном этапе Освоения, ну или у выпендрежников из Первых Семей с их гиперграмотностью и кандзи. Этот парень явно не из Первой Семьи, но он вполне мог просто
В голове дернулась интуиция посланников. Что-то не так. Я встречал мужчин и женщин со столетиями сознательной жизни за спиной, и никто из них так не разговаривал. В ночи Текитомуры над дымом из трубки манерно звучала вовсе не мудрость веков.
На улицах, на арго стрип-япа, исковеркавшись за пару сотен лет, «кайкьё» значит «тот, который сбывает украденное». Оператор тайных товарных потоков. В некоторых частях Миллспортского архипелага так до сих пор говорят. В других местах значение меняется и обозначает легальных финконсультантов.
Я взялся за ворота и поднял вверх, блокируя прилив боли от раны настолько, насколько позволяла нервная система синтоболочки. Ворота с грохотом поднялись к крыше. Улицу и меня залил свет.
– Добрый вечер.
– Господи! – миллспортский акцент отшатнулся на целый шаг. Он стоял всего в паре метров от ворот, когда я их поднял.
– Здравствуй, Так.
– Привет, Плекс, – я не сводил взгляда с гостя. – Что это за тан?
Но я уже понял и сам. Бледная, холеная внешность прямиком из второсортного фильма-эксперии, где-то между Микки Нозавой и Рю Бартоком. Пропорционально сложенная бойцовская оболочка, широкая в груди и плечах, с длинными конечностями. Копна волос, как нынче модно на подиумах биотеха, – высокая прическа, словно от удара током, которая должна выглядеть так, будто оболочку только что вынули из резервуара клонов. Одежда просторная, ниспадает изящными складками, явно скрывает оружие, поза говорит о том, что он готов его использовать. Боевая стойка, правда, – больше лай, чем готовность кусать. В сложенной ладони у него до сих пор была разряженная микротрубка, а зрачки расширились до пределов. Уступка старинной традиции – татуированные иллюминием завитушки в уголке лба.
Ученик якудза из Миллспорта. Уличный головорез.
– Не смей звать меня тан, – прошипел он. – Ты не местный.
Я отвернулся от него, следя лишь краем глаза, и посмотрел прямо на Плекса – тот стоял у станков, возился с узлом ремней и примеривал улыбку, которой было неуютно на его потасканном лице ариста.
– Слушай, Так…
– У нас была строго закрытая вечеринка, Плекс. Я развлечений не заказывал.
Якудза дернулся вперед, еле сдерживаясь. Из его горла донесся скрежет. Плекс явно запаниковал.
– Подожди, я… – он с очевидным усилием отложил ремни. – Он здесь по другому поводу, Так.
– Но в мое оплаченное время, – спокойно заметил я.
–
–