Пробужденные фурии

– Мне назвали твое настоящее имя, если ты об этом. Немного рассказали, почему ты злишься на куэллистов. Об этом клоуне Джошуа Кемпе, против которого ты пошел.

Я снова отвернулся к набегающему морскому пейзажу.

– Я не пошел против него. Меня послали ему помочь. Разжечь охренительно великую революцию на комке грязи под названием Санкция IV.

– Да, они говорили.

– Ага, для этого меня послали. Пока – а так делал каждый, сука, революционер, которого я видел, – Джошуа Кемп не превратился в больного демагога ничем не лучше тех, кого он пытался сместить. И давай сразу кое с чем определимся, пока ты не наслушалась еще каких неокуэллистских доводов. Этот клоун Кемп, как ты выразилась, совершал каждое свое зверство, включая ядерный удар, во имя гребаной Куэллкрист Фальконер.

– Понимаю. Значит, ты еще пытаешься обвинить меня в действиях психопата, который воспользовался моим именем и парочкой эпиграмм энное количество столетий после того, как я умерла. Это, по-твоему, честно?

– Эй, ты сама хочешь быть Куэлл. Привыкай.

– Ты так говоришь, будто у меня был выбор.

Я вздохнул. Опустил взгляд на свои руки на перилах.

– А ты, значит, правда говорила с остальными, да? Что они тебе еще наплели? Революционная необходимость? Подчинение ходу истории? Что? Что такого смешного я сказал?

Улыбка улетучилась, скривилась в мину.

– Ничего. Ты не понимаешь главного, Ковач. Разве ты не видишь, что уже не важно, действительно ли я та, кем себя считаю, или нет? А если я просто фрагмент, неудачный набросок Куэллкрист Фальконер? В чем разница? Насколько я могу дотянуться, я вижу, что я Надя Макита. Что еще мне остается, кроме как жить ее жизнью?

– Может, тебе остается вернуть Сильви Осиме ее тело.

– Ну так вышло, что сейчас это невозможно, – огрызнулась она. – Верно?

Я посмотрел на нее.

– Не знаю. Верно?

– Ты думаешь, я ее где-то прячу? Ты что, не понимаешь? Все работает не так, – она схватила в пригоршню серебристые волосы и потянула. – Я не умею пользоваться этим говном. Осима разбирается в системах куда лучше меня. Она ушла туда, когда нас захватили харланцы, и оставила тело на автопилоте. Это она отправила сюда меня, когда ты пришел нас спасать.

– Да? Ну и что она поделывает сейчас? Отдыхает, как спящая красавица? Полирует инфотех? Хватит!

– Нет. Она страдает.

Это меня оборвало.

– Из-за чего страдает?

– А ты как думаешь? Из-за того, что все члены ее команды погибли в Драве.

– Говно крабье. Она не была с ними в контакте, когда они погибли. Сеть не работала.

– Да, это так, – женщина передо мной глубоко вздохнула. Ее голос стал тише и умерился до спокойного объяснения. – Сеть не работала, она не имела к ней доступа. Она мне все это объяснила. Но система приема сохранила каждый момент их смерти, и, если она откроет там не те двери, это все с воплями вырвется наружу. Она в шоке от того, с чем столкнулась. Она это знает, и, пока это продолжается, она остается там, где безопасно.

– Это она тебе сказала?

Мы стояли лицом к лицу, между нами было едва ли полметра морского ветра.

– Да, это она мне сказала.

– Я ни хрена тебе не верю.

Она долго выдерживала мой взгляд, потом отвернулась. Пожала плечами.

– Во что ты веришь – дело твое, Ковач. Судя по тому, что мне рассказал Бразилия, ты просто ищешь легкие мишени, чтобы выместить свой экзистенциальный гнев. Это всегда проще, чем конструктивная попытка что-то изменить, да?

– Ой, только не надо! Будешь мне впаривать эти сказочки? Конструктивные перемены? Вот что такое у нас Отчуждение? Конструктивная перемена? Вот что такое изничтожение Нового Хока?

– Нет, – впервые я увидел в лице перед собой боль. Ее голос сменился с прозаичного на усталый, и, услышав его, я почти в нее поверил. Почти. Она крепко вцепилась в перила обеими руками и покачала головой. – Все должно было быть не так. Но у нас не осталось выбора. Нам нужно было продавить политические перемены, глобально. На фоне массовых репрессий. Они бы ни за что не сдали своих позиций без боя. Думаешь, я сама рада, что все так получилось?

– Тогда, – ровно ответил я, – стоило планировать все получше.

– Да? Ну, тебя-то там не было.

Молчание.

На миг мне показалось, что она уйдет в поисках более политически дружелюбной компании, но она не ушла. Возражение, слабый намек на презрение в голосе улетели далеко назад, пока «Флирт с ангельским огнем» парил по рябой поверхности моря почти на скорости воздушных аппаратов. И – пришла мне в голову тоскливая мысль – нес на своих крыльях легенду к ее преданной армии. Героя – в историю. Через пару лет об этом судне, об этом путешествии на юг напишут песни.

Но не об этом разговоре.

Хотя бы это вытолкнуло осколки улыбки на мои губы.

– Ага, а теперь ты объясни, что я сказала смешного, – обиженно произнесла женщина сбоку от меня.

Я покачал головой.

– Просто удивляюсь, почему ты беседуешь со мной, а не сидишь со своими неокуэллистскими фанатами.

– Может, мне нравится вызов. Может, я не получаю удовольствия от хорового одобрения.

– Тогда тебе не понравятся следующие дни.