Прочь из города

Леденящий ветер из пустых оконных проёмов здания притуплял боль в ноге, но из-за этого собачьего холода своих пальцев рук и ног он тоже почти не чувствовал. Вокруг была тишина. Для него она уже не была зловещей. Наоборот, эту тишину он воспринял как подарок. Последний в его жизни. Пусть лучше её боятся те, кто совсем скоро войдет сюда за ним в надежде взять живым и выполнить приказ своих командиров. Они думают, наверное, что «дело в шляпе», возьмут его «тёпленьким», а в крайнем случае добьют, когда он будет отстреливаться.

«Ничего у вас не выйдет, ребята. Русские не сдаются», — прошептал он вслух, хотя никого кроме него в этом полуразрушенном помещении не было. Кривая улыбка проступила на его грязном от земли и копоти лице. Он попытался сплюнуть в сторону от себя, но у него не вышло: во рту совсем пересохло. Глаза сами собой закрылись. Он уронил подбородок на грудь, голова пошла на бок, он тут же поймал, выровнял её и раскрыл пошире глаза: «Не спать!»

О чём может думать обреченный, точнее, обрекший сам себя на смерть человек в отведенные ему последние минуты жизни? О надежде? Нет. Надежды он лишил себя сам, когда твёрдо решил больше не жить. А реши он по-другому, и, кто знает, что тогда будет с ним дальше.

Сейчас его схватят, скорее всего, будут бить, пытать, срывать на нём злобу, мстить за страх и за боль потери боевых товарищей. Потом бросят в застенок, снова будут бить, снова пытать. Потом камера, допросы, камера, допросы, опять изматывающие допросы, табачный дым, свет в лицо, повторяющиеся раз за разом вопросы. Потом суд, слёзы жены, слёзы матерей и жён погибших по его вине людей, проклятья в его адрес, позор для детей, обзывания и зуботычины в школе. Потом пожизненное и могила с номером.

Но зато так он останется жив. Жив, жив, жив!

А, может, и наоборот: сейчас боль и страдания, а потом — всеобщее признание того, что он — герой, убивший тирана, Давид, поразивший Голиафа. Сначала свобода, а потом почёт и слава — на многие годы они ему в этом случае обеспечены. Хорошая работа и большая пенсия. Очевидно, его изберут депутатом или сенатором, может быть, даже назначат министром обороны или его первым заместителем, а может, даже и генеральным прокурором. То-то он отыграется. Его дети и внуки получат вкусные должности, будут обеспечены до конца жизни, а самого его, новопреставившегося национального героя, под звуки выстрелов похоронят на Новодевичьем кладбище или на Мытищинском пантеоне, и сотни благодарных граждан возложат охапками цветы на его могилу.

«И на обломках самовластья напишут наши имена…», — он, как мог, рассмеялся скривленным ртом, — а потом… опять тишина. Такая же, как сейчас. Только уже вечная».

Из воспаленных от пороха и усталости его глаз выкатились и упали на грудь две жгучие слезинки: «Нет! Дудки! К чёрту пенсию и мраморный обелиск во весь рост! Не дождетесь и вы моих стонов и мольбу о пощаде, кровавые палачи. Я останусь здесь со своими товарищами и разделю с ними смерть. Смерть воина, смерть солдата. Никто ведь из них не думал о славе или о пытках перед тем, как пуля или осколок оборвали их жизнь. И я не буду.»

За кирпичной кладкой, метрах в двадцати от него послышались звуки осторожных частых шагов: перебежка, а следом — шуршание и приглушенные голоса. Палец послушно отозвался, передав мозгу ощущение металлической плоти кольца.

«Это вам за пацанов!» — вспомнились ему последние слова одного лётчика, погибшего в Сирии, когда враги окружили того, и кроме гранаты у него уже в руках ничего не было.

«Ну, давайте, ребята, подходите, со мной пойдёте», — неслышно зашевелил он губами.

Майор Равиль Нигматуллин в свои тридцать семь лет считался успешным следователем сначала Следственного комитета, а после его упразднения — Генеральной прокуратуры, вплоть до того самого момента, как ему поручили вести дело о миллиардных хищениях при строительстве стадиона в одном из городов проведения чемпионата мира по футболу 2018 года. Имея боевой опыт в Ливии и Сирии, он пользовался большим уважением у своих прокурорских коллег и подчиненных, пороху не нюхавших.

Начальство его ценило и никогда не забывало при распределении премий, грамот и других наград. В его послужном списке уже были несколько раскрытых дел, и что особенно важно для любого следователя, — несколько осуждённых, получивших реальные сроки.

Когда группа Нигматуллина вышла на близкого друга Президента, отношение начальства к уголовному делу быстро и неожиданно поменялось. Дело попросту стали топить, а на Равиля и его товарищей — оказывать давление. От них требовали подписаться под тем, что виновными в хищении были некие неустановленные лица, а похищенные ими деньги исчезли в неустановленном направлении.