Прочь из города

А потом уже, когда мы вырастем, когда сами обзаведёмся детьми, а бабушка, отдав нам все свои силы, состарится, начнёт ворчать, привередничать и нести всякую старческую чушь, а после — заболеет и сляжет, нам будет очень удобно… забыть о ней. Пореже навещать её, звонить, помогать, просто сидеть с ней рядом, держать за ослабевшую руку и смотреть в потухающие глаза. В конце концов, можно отдать её в дом престарелых или нанять сиделку, переложив на чужого человека бремя забот о родном. А ещё лучше уехать в другой город или другую страну, погрузиться с головой в собственные проблемы и больше о бабушке вообще не вспоминать, ну, до тех пор, пока она тихо не умрёт и не оставит нам, например, квартирку в наследство.

Нам бы о родителях своих позаботиться: уж им-то мы всем обязаны — вон они сколько для нас сделали… Ну, и конечно же наши дети — смысл нашей жизни. Всё им, детям! Всё! Ну, или почти всё. По крайней мере, наше время точно не им. Наше время слишком дорого, за него на работе деньги платят. А с детьми и наши родители посидеть могут, безвозмездно. Ведь правда?! Что им стоит?!

А вот как бы не так. Теперь уже так не получится, увы. И вот, почему.

Лариса Вячеславовна относилась к той категории бабушек, которые воспитали несколько поколений наших соотечественников, приложив к этому все свои усилия и, прежде всего, потратив своё время. Но, увы, категория эта уходящая. Следующие поколения бабушек, да уже и большая часть нынешнего, совсем другие. У них уже нет столько свободного времени, чтобы тратить на своих внуков. Они вынуждены работать. Работать, пока позволяет здоровье. Работать, потому что в условиях затянувшегося экономического кризиса пенсии с трудом хватает только на самое необходимое: квартплату, еду и лекарства. После же того, как в стране случилась пенсионная реформа, и эти мизерные деньги нужно отрабатывать ещё пять долгих лет. Вот так пенсия, ставшая ничтожно маленькой и такой не скорой, «убила» напрочь институт бабушек в нашей стране.

Глава XXXVII

«Конец света» в Москве Лариса Вячеславовна встретила, как и большинство москвичей, совершенно неожиданно для себя. Он явился для неё, что называется, как снег на голову. Так же, как и остальные жители города, первое время она всё ждала, когда же уже дадут свет, когда включат воду и газ и когда, наконец, можно будет созвониться с дочерью. Потом ожидания сменились бессильным гневом, а затем — и довольно быстро — депрессией, апатией и обреченностью.

Отсутствие привычной возможности общаться с Леной и связанная с этим неизвестность в отношении неё и членов её семьи, прежде всего, внуков, доставляли Ларисе Вячеславовне даже большее беспокойство и страх, чем погружение её квартиры в тьму и холод, чем каждый день усиливающиеся жажда и голод.

«Как там Леночка?», «Как там мои крошки Сашенька и Пашенька?» — вот вопросы, которые она себе задавала ежечасно, ежеминутно. Несколько раз она даже порывалась поехать к Лене. Но как? Никакой транспорт вокруг не работал. А идти пешком в такой мороз, пройти ногами полгорода — это было немыслимо.

Поначалу она ещё активно общалась со своими соседями. То те зайдут к ней, то она — к ним. Что ни говори, а даже такое простое общение помогает людям выжить в чрезвычайных обстоятельствах. Не зря же заключенные, помещённые в одиночные камеры или штрафные изоляторы, быстро начинают сходить с ума, от чего скоро начинают требовать и даже умолять вернуть их в общие, пусть и переполненные закоренелыми преступниками камеры.

Вскоре и такое общение постепенно прекратилось. Соседи — близкие ей по возрасту женщины в отсутствии тепла, еды, воды и жизненно необходимых лекарств быстро стали слабеть и умирать, одна за другой; другие же не испытывали к Ларисе Вячеславовне сколько-нибудь тёплых чувств, и предпочитали окончательно сделаться затворниками в своих холодных, медленно убивающих их квартирах. Холод, в первую очередь, а с ним темнота, тишина и голод парализовали волю москвичей, стремление находить контакты, объединяться и сообща искать выход из гибельного положения. Будь в Москве сейчас лето, всё было бы иначе. Но генерал Мороз на сей раз был против русских. А может быть, всё дело в них, в русских, и было? И они уже перестали быть русскими как по паспорту, из которого исчез тот самый пресловутый пятый пункт, так и по сути своей? Русский народ в погоне за наживой растерял свою русскость, испустил свой непобедимый русский дух, утратил свою соборность и общинность, своё сострадание и сочувствие к ближнему, своё стремленье к справедливости, к всепрощению, к Богу, наконец… Вот генерал — а чем не слуга Господа — его и не признал.

Эх, Мороз, Мороз…

Хорошо ещё, что Лариса Вячеславовна, как хорошая хозяйка, имевшая к тому же опыт позднесоветского накопительства, держала в доме добрый запас продуктов. Это и спасало её теперь.

Зять её, Ропотов, тогда ещё посмеивался над ней: