Прочтение Набокова. Изыскания и материалы

Рукопись «Лауры» все еще не была уничтожена. Число исследователей, прочитавших ее, за это время мало-помалу стало увеличиваться, и хотя никто из них не разглашал ее содержания, кое-что стало известно – с фантастическими домыслами тех, кто карточек в руках не держал. Недосягаемая «Лаура» казалась мне важным и даже, быть может, ключевым логическим звеном в длинной цепочке умозаключений, без которого нельзя закончить выкладки и вывести искомое. В 1998 году я не мог и предполагать, что десять лет спустя окажусь среди тех немногих исследователей и издателей, кто первыми прочитают этот манускрипт.

За несколько лет до того, в 2004 году, Дмитрий Набоков позволил мне ознакомиться с архивными материалами его отца, хранящимися в Нью-Йорке и Вашингтоне. Тогда, в отделанном дубом прохладном зале коллекции братьев Берг, расположенной в Публичной библиотеке Нью-Йорка, я узнал из записных книжек Набокова историю создания «Лауры» и домыслил последнюю и самую таинственную главу его биографии.

В 1970-х годах Набоков делал скупые записи в ежедневниках среднего и малого форматов – по-английски и по-русски, – своей лаконичностью напоминающие «Камер-фурьерский журнал» Ходасевича. Часть из них касалась его повседневной жизни в отеле «Montreux Palace», другая – его деловых встреч, расходов, поездок, бабочек, близких, хода работы над очередным романом, сновидений, состояния здоровья и проч. Набоков всю жизнь страдал бессонницей, и многие записи относились к этому недугу: «Лучшая ночь в моей жизни» (12 сентября 1975 года)[1337], «Впервые с начала года спал без снотворного» (29 марта 1976 года). «Вешу 80 кило!» – записал он 31 октября 1975 года по-русски. Сообщение (от 3 мая 1974 года) «Е.→Ленинградъ» (именно так, с «ером») означало, что его сестра Елена вновь отправилась в Ленинград, куда ездила время от времени начиная с 60-х годов. «Фаяровские молодцы» – что у него была встреча с представителями парижского издательства «Fayard», выпустившего в 1975 году французский перевод «Ады», над уточнением и проверкой которого Набоков трудился несколько лет. Тогда-то и возник первый повод для беспокойства: в письме к сыну 17 января 1974 года Вера Набокова сообщала: «Папочка ужасно много работает. Перевод толстой Ады берет массу времени и сил. Я знаю, что ему не нужно столько работать, что это ему вредно, но не знаю, что сделать. Ему хочется писать, а у него еще на 3 месяца работы, включая рассказы <…>»[1338]. После этого в записных книжках Набокова тревожные сигналы стали звучать все чаще. В книжке за 1977 год, в январе: «1) после долгой болезни ухудшилась бессонница[;] 2) слабость весь день[;] 3) микробы нельзя совсем уничтожить?» – и затем по-английски: «Bad night – Vé very weak; fever. Бронсhites [sic]»[1339].

Другая часть записей относилась к его художественным замыслам, продвижению книги, над которой он работал в это время («Сценарий Лолиты вышел в свет», – записал он 10 апреля 1974 года; «600 карточек LATH готовы[1340]», – 21 февраля 1974 года), встречались также стихи и отдельные поэтические строки по-русски и по-английски.

Одно из стихотворений (июнь 1974 года) выдавало его размышления о смерти:

Ежели хватит смелости и таланта[.]

Как? Бросить все: работу, негу,

Искусства милую скудель?
(По розовеющему снегу
Так Пушкин ехал на дуэль.)
И этот дивный мир покинуть?
Нет, череп, ты мне не гадай,
Какую карту надо вынуть,
Чтобы попасть в твой [страшный?] рай[1341].

Первый вариант этого стихотворения относился еще к марту 1971 года, затем Набоков несколько раз возвращался к нему на страницах своих ежедневников. В октябре 1975 года он переписал первое четверостишие, переложил его на английский и больше на страницах дневника этих стихов не касался:

Покинуть все – работу, негу,
Искусства милую скудель?
По розовеющему снегу
Так Пушкин ехал на дуэль.

Leave everything – work, pleasure,

Art’s precious brittleness?
Over the snow that flushed pink, thus
Pushkin was driving to the duel.

Эти стихи остались незавершенными, как и роман, над которым он начал работать в конце 1975 года.

Впервые о ходе работы над новой – еще не получившей названия – книгой Набоков пишет в записной книжке (самой скромной из всех, зеленой, клеенчатой) за 1976 год. 1 января он отметил: «Пишу с 10.XII.75 по меньшей мере по три карточки в день нового романа». Спустя месяц (2 февраля), пытаясь высчитать скорость продвижения романа, чтобы определить свои планы с издательством на выход новой книги, он записывает: