Продается дом

Арсений качает головой. Ефимыч (на самом деле это не отчество, его зовут Ефим Павлович, но «Палыч» как-то не звучит, по его мнению, поэтому его все зовут Ефимычем, а Вершнёву разрешено называть его Фимой) невысокого роста, плотно сбитый, немного младше Арсения, но выглядит моложе лет на десять. Он всегда полон энергии и энтузиазма, которые вечно заставляют его руки и язык спешить впереди мозга.

Ефимыч бежит впереди Арсения, постоянно отрываясь от него на десяток шагов, останавливаясь и призывно размахивая руками.

– Да что там твои покупатели, пять минут не подождут что ли! – ворчит Вершнёв. Он не любит спешку.

В итоге они приходят намного раньше покупателей. Те подъезжают на глухо тонированной «двенадцатой» только спустя полчаса после прибытия Арсения и его агента по продаже недвижимости. Ефимыч успевает выкурить две сигареты, Вершнев хмуро слоняется по двору – он бросил курить, когда из малого бизнеса вернулся в школу. Давным-давно.

Из машины выходят двое: высокий курчавоволосый цыган в круглых черных очках и пухлолицая крашенная блондинка неопределенного возраста в спортивном костюме.

«Лобовое стекло тонированное, он еще и в солнцезащитных очках» – думает Арсений. – «Как они нафиг не разбились по дороге…»

– Кто хозяин? – не здороваясь спрашивает блондинка.

– Ну я, – кривится Арсений. Подозрительная парочка.

– По чем продаешь, отец? – вступает в переговоры цыган

Подавив в себе желание сообщить потенциальному покупателю, что во-первых он ему не сын, а во-вторых, они на «ты» вроде бы перейти еще не успели, Арсений сглатывает и сообщает установленную цену.

– Дорого, – безапелляционно заявляет блондинка и, не спросив разрешения прямо в кроссовках топает в дом.

С цыганом они бегло осматривают комнаты, идут на задний двор, переглядываются и, точно мысленно установив контакт и согласовав ценовое предложение, голосом цыгана сообщают Арсению:

– Четыреста прям сейчас даем.

Вершнёва захлестывает волна ярости.

– А че, блин, не двести! – рычит он. – Да такие дома по миллиону продают! Я и так скидку сделал! Какие четыреста?

– Отец, ты не кипятись. За миллион свою развалюшку будешь три года продавать, пока каких-нибудь городских лохов не уговоришь. – усмехается цыган. – Мы тебе реальную цену даем.

– Вы хоть видели, что там еще второй этаж в доме? – подскакивает к покупателям Ефимыч. – Дешево даете! Очень дешево! Пойдемте, покажу мансарду! Там полноценная огромная комната, вы ж не посмотрели даже!

Он хватает блондинку и цыгана под руки и тянет обратно в дом. От такого неожиданного напора даже эти двое матерых перекупов теряются.

Арсений остается на улице. Слышно, как Ефимыч без умолку рекламирует дом, ведет на второй этаж, рассказывает про толщину стен, про надежный фундамент, про отсутствие мышей и крыс, про подвал, откидывает дверь в полу и показывает хранилище под домом.

Выходят все трое обратно только минут через десять. Цыган звонит кому-то. Арсению кажется, что он слышит знакомое имя.

– Вы с Вентелем работает? – подступая к цыгану спрашивает он.

Тот снимает очки. У него подбит левый глаз оказывается.

– А тебе чего? Знаешь Вентеля? – щурится цыган.

– Он мой ученик бывший если что. Ты ему скажи, что это мой дом. Он в курсе.

Цыган молча смотрит на Вершнева несколько секунд, звонит снова.

– Пятьсот, – сообщает он, положив трубку. – Извини, отец, выше не можем. Экономика не сходится. Хорошо, что второй этаж есть – мы туда можем отдельно поселить кого-нибудь.

Арсений кивает. Если эти двое работают с Веней, то покупают они дом не для того, чтобы перепродать, а чтобы привезти сюда людей, выселенных и городских квартир – пьянчуг, наркоманов, стариков, инвалидов. Квартиры у них, по сути, отбирают, привозят в деревни, селят в домишки вроде вершневского. Поживут бедолаги какое-то время сельской жизнью и незаметно пропадают. Леса вокруг вон какие – ушли за грибами и не вернулись, можно новых селить. Покупая один раз дом, шайка Вентеля через него может провести десятки людей, выброшенных из своих жилищ, заработать многомиллионную прибыль, а все равно крохоборничают, считают каждый рубль. Вот потому и ездит Веня на «Лексусе». А Арсений на двадцатилетних жигулях.

– Нет, – коротко говорит Вершнёв. – До свидания.

– Пятьсот семьдесят! – Ефимыч решает вести торг.

– Пятьсот тридцать последняя цена. Или по рукам, или мы поехали, – говорит блондинка, достает из кармана полоску жвачки, разворачивает, сует в рот. Начинает чавкать.

Арсению становится как-то не хорошо. Тошнота подступает.

– Езжайте вы отсюда, – бросает он и идет в дом.

– Как знаешь, – кричит в след блондинка.

«Черные» риэлторы уезжают, громко хлопнув воротами. Ефимыч кружит около Арсения и цокает языком.

– Надо было еще поторговаться! Я бы их уломал на пятьсот семьдесят! Нормальный же ценник! Чего ты?

– Не хочу, чтобы в моем доме после меня жила какая-нибудь шелупонь выселенная… Хочу, чтобы нормальным людям все досталось, понимаешь?

– Да какая тебе разница, кто тут жить будет? Не понимаю! Эхх… – Ефимыч машет рукой и садится на диван. Все, выдохся.