– Спасибо.
И вела ребенка – в темноту, в снежные сумерки. Сколько раз хотел выхватить у нее ребенка, увести, убежать, да какое там! Вся шифровка пойдет псу под хвост, тут только попробуй засветись, и так меня все спецслужбы ищут…
Осторожно сообщал в центр, осторожно просил лицензию на убийство – всякий раз отвечали отказом, не смей трогать людей, не твое дело, чем они там занимаются…
Но женщина, женщина…
Каждое утро шла мне навстречу с пустыми санками, веселая, легкая, счастливая, будто ничего и не произошло – только что, где-то там. Каждый раз весело говорила мне:
– Доброе утро.
И я отвечал:
– Здравствуйте.
Осторожно спрашивал у соседей, что полагается за убийство ребенка. Называли какие-то статьи, какие-то сроки. Иногда, вечерком, заходил к кому-нибудь из соседей, пятьсот рублей разменять, а у вас телевизор работает, а у меня что-то барахлит… Слово за слово, интересовался, а бывает такое, чтобы мать своего ребенка убила, а что за это полагается, а как это… и все в один голос подхватывали, да я бы таких матерей своими руками душил, да стрелять их мало, да вон в газете писали, алкашка какая-то двух дочерей…
Я кивал.
Слушал.
Не понимал.
Она же ходит среди них, убийца, делает вид, что ничего не происходит, и все делают вид, что ничего не происходит, почему, почему…
Некогда было решать – почему, утром ждали дела. До конца света оставалось не так уж и много.
Пару раз заходил к этой женщине, просил фен, миксер, еще что-нибудь такое, женское, домашнее. Видел детей – обреченных. Веселых, счастливых, носятся по дому, кричат, еще не знают, что их ждет завтра…
Поднимается по лестнице.
Тащит пустые санки.
– Доброе утро!
– Доброе.
Какое оно, на хрен, доброе…
Еще пару раз слал запросы в Центр, еще пару раз слушал отказы. И не вздумай даже, не высовывайся, у тебя дела, у тебя конец света, какие люди, какие дети, ты вообще о чем, ты о своих детях подумай, задание провалишь, как бы с твоими детьми чего не случилось…
Что делать, такой я, до всего мне есть дело, все не все равно… Правильно босс меня брать не хотел, все головой качал, не дай бог с твоим характером в агентуру…
– Доброе утро.
Смотрю, как несет на руках ребенка, тащит санки, ребенок хнычет, она ему нашептывает что-то, ну-ка, как зайка в мультике по пеньку барабанил?
– Доброе.
Придерживаю дверь подъезда…
– Спасибо.
– Не за что…
Смотрю, как усаживает ребенка в санки, сует ему какого-то плюшевого носорога, ту-ту, поедем… Смотрю на себя как со стороны, какого черта я стою, бежать, бежать за ней, пристукнуть ее чем-нибудь, выхватить ребенка…
Нет, не так…
Набираю ноль-ноль-два…
Гражданский долг…
– Здравствуйте… вы позвонили в дежурную часть…
– Утро доброе. Волоколамская, семнадцать. Тут женщина детей своих убивает…
– А поедем?
– Поедем, ту-ту, поедем! Ну-ка, как паровозик в мультике делал, ту-ту!
– А в садик поедем?
– В садик поедем! Далеко-далеко поедем, ту-ту! А что у нас сегодня в садике?
– Не зна-а-а…
– Как не знаешь? Ну-ка, что готовили?
– Но-во-го…
– Пра-авильно, Новый год! А как мы с тобой учили?
– Доб-рый-де-дуль-ка-мо-лос…Продам май…
– Здравствуйте… вы май две тыщи десятого продаете?
– Чего-о?
Черт… что он спросил… что происходит-то вообще, понять бы еще… Да какое там понять, вот так вот дернут среди ночи, дзынь-дзынь, какого я телефон не вырубил… Да как его вырубишь, если и будильник в телефоне, и все на свете…Чудо техники, блин…
– Вы номером ошиблись, – с надеждой бросаю в трубку.
– Да как же… три девятки ноль семь…
– Ч-черт… Что хотели?
– Вы продаете май две тысячи десятого года?
Ослышался, наверное…
– А вы его в каком виде продаете?
– Как понять… в каком виде?
– Ну… вы как, в батареях в каких-нибудь, или в реакторе, или там… понимаете, первый раз вижу, чтобы временем торговали…
– Да не продаю я ничего!
– Да как же? Понимаете, у меня в мае…
– Да не продаю я ничего, ошиблись вы, мать вашу!
Срываюсь на крик, черт, еще Таньку разбудить не хватало, а уж про Ипполита я и не говорю, только угомонился, только уснул, всю ночь вопил…
– Да как ошибся, вот же, в объявлении…
– Спокойной ночи.