Продам май (сборник)

Потом что было…

Да все было.

Живем помаленьку.

Вот, недавно цирк отстроили заново, звери сами откуда-то вернулись, и в зоопарк тоже. Церквушки отстроили, снова трамвай пустили. Говорят, метро копают… да его еще лет двести копать будут.

Два раза в этом году у дочери был в Ебурге. Хорошо посидели, странно только как-то, я пришел к ним, сижу за столом, а они на меня и не смотрят вовсе… Прямо жуть берет, после этого даже думаешь, что и правда было с нашим городом что-то такое… нехорошее. Только ничего не было, я даже на заводе парням ничего не сказал, как дочь меня не замечала. Не принято у нас такие вещи говорить… что там, в других городах мимо нас проходят, даже не кивнут. Мэр тоже на днях выступал, сказал, что за такие вещи в тюрьму сажать будет, если кто ляпнет, что Челябинск умер…

Живет Челябинск, светится по ночам, наверное, если по Свердловскому ехали, видели. Недавно вот северок с металлургическим объединили – трассу там проложили, микрорайон построили…

Только вот из других городов к нам не едет никто, даже обидно как-то. Раньше же как, китайцы на рынке, таджики, туркмены, дыня, дыня бери, кáрочка на развес, ресторан Русский пищ… сейчас как отрезало, не едут. У нас уже каких только технологий нет на комбинате, думали, Москва заинтересуется – нет, не едут. А напрасно вы к нам не едете, сейчас весна, на Ленинском эти кусты расцвели, розовые, город в белом цвету… Призрачные жители ходят среди призрачных домов, сквозь панораму города просвечивает ядерное пепелище…

А вы приезжайте, мы вас ждем…

Наш город открыт для всех…

2008 г.

За огнем

2537 г. Люди

Холодеет душа.

И не только душа, тут, похоже, вся моя хибарка сейчас похолодеет. Так и есть, недосмотрел, недоглядел, недобдел, закимарил у очага, нате вам, получите-распишитесь…

Еще ворошу угли, еще выискиваю где-то в пепле драгоценное пламя, ау-у, ну хоть бы искорка, хоть бы искрушка, хоть бы искрушечка, ничего, ничего. Упустил. Пламя, это дело такое, не любит, когда не следят, ох, не любит…

Сам виноват.

А что, сам виноват, помирать теперь, что ли?

В отчаянии потираю друг о друга два кремешка, чтобы выбить пламя. А что толку, это же пламя, это не Пламя, Пламя кремешком не выбьешь, дом свой озябший на вечном холоде простым пламенем не согреешь.

Кутаюсь в шубейки, дубленки, шкуры, шкурки, заматываюсь, выхожу в холод, в ночь, ветер вертится вокруг да около, скулит, голодный, рвется в дом… Вон пш-шел, тебя еще мне в доме не хватало…

Иду – в ночь, в метель, в снежную пелену, задолбали, с-суки, со своим обледенением… Нет, были же времена, прадед рассказывал, жили же люди, жили, не выживали, и тепло было летом, без шуб ходили, и солнце было, не то, что сейчас, тусклый блик в небе, а яркое, как на картинке в книжке в какой…

Ладно, черт с ним!

Кое-как – по стеночкам, по оградам, – добираюсь до Антошкиного дома, у самого дома уже не чувствую озябших рук, может, уже и нет их у меня… Стучу – долго, отчаянно, Антошка дрыхнет, так дрыхнет, из пушки не разбудишь…

– Чего надо? – заспанная антошкина рожа высовывается из двери.

– Это самое… я к тебе за огнем пришел.

– Чего ради?

– Того ради… Пламя у меня погасло, что теперь, поми…