— Самим, — сказал папа, — это твоя мать. Поздоровайся с ней.
Мать даже не сделала попытки обнять меня; она слабо удерживала мою руку в своей, и я подняла на нее взгляд.
— Здравствуйте, — вежливо промолвила я.
Правильно ли я поступила? Я понятия не имела. Во всех историях, которые мы читали, были мамы, но те жили вместе с детьми, обнимали и целовали их на ночь, как делала тетушка Пегги. Моя мать, похоже, не собиралась ни обнимать, ни целовать меня, а вместо этого просто смотрела на меня. Вдруг она повернулась к отцу и издала какие-то исковерканные звуки — для моего уха они были резкими, странными и немного пугающими, поэтому я чуть попятилась. Мена стояла прямо за мной, и я натолкнулась на нее спиной; судя по всему, ей тоже не хотелось выходить вперед и обнимать маму. Мать крепче сжала мою руку, снова повернулась ко мне и заговорила мягче. Она протянула ко мне вторую руку, и, подталкиваемая сзади Меной, я шагнула вперед и последовала примеру матери. Та снова заговорила с отцом, который улыбнулся мне и сказал:
— Она говорит, что ты очень изменилась с тех пор, как она видела тебя последний раз. Ты выглядишь совсем взрослой и большой.
Я настороженно улыбнулась матери: что она собирается делать дальше?
Она посмотрела поверх моей головы и произнесла еще несколько таких же странных слов, обращаясь к Мене. Мена, стоявшая у меня за спиной, вышла и ответила ей, а потом развернулась и пошла наверх. Мне захотелось уйти вместе с сестрой, но мать продолжала держать меня за руки. Я запомнила это лучше всего, какое-то новое ощущение захлестнуло меня; в этот момент я почувствовала себя по-другому. У меня появилась мать, которой никогда раньше не было, и она приехала, чтобы повидаться
То обстоятельство, что мать приезжала только тогда, когда нужно было забирать Мену, совсем меня не беспокоило; а вот папа приходил ко мне и только ко мне. Все эти годы папа навещал меня почти каждую неделю, а мать приходила, только когда Мене пора было возвращаться домой.
Происходило все следующим образом: я подходила к матери, брала ее за руку и стояла рядом. Мать опускала на меня взгляд, склоняла ко мне голову и произносила: «У тебя все хорошо?» Я отвечала: «Да», — и на том наша беседа завершалась. Папа ободряюще мне улыбался. Как только Мена заканчивала переодеваться, все трое уезжали. Меня никогда не интересовало, почему меня не берут с собой, так как считала детский дом именно тем местом, где мне и положено быть.
Когда мне исполнилось семь лет, мать стала чаще навещать меня, даже когда Мена у меня не гостила, поэтому мы общались один на один. Она приезжала только ко мне, и благодаря этому я чувствовала себя исключительной, не такой, как все дети в детском доме, и я решила, что мать — настоящий идеал. Странный пряный запах, который я ощущала, когда обнимала ее, меня не беспокоил; тот факт, что мы не способны были сказать ничего, кроме «у тебя все хорошо?» и «да», тоже меня не беспокоил. Она была моей матерью, и ждать от нее можно было только хорошего. Я садилась рядом с ней на огромное канапе (
Из книжек я знала, что значит «мать», и во всех прочитанных историях матери были идеальными. По моему мнению, тетушка Пегги была идеальной, значит, моя мать должна быть еще лучше. Я уже решила, что люблю ее, просто обожаю, поэтому не важно, что она такая необычная; я просто принимала ее такой, какой она была, со всеми странностями. Мне казалось самым что ни на есть естественным, что она моя мама и я ее люблю.
Точно так же мне казалось естественным, что через несколько месяцев я поеду домой.
— Сэм, — сказала однажды тетушка Пегги. — Мне нужно поговорить с тобой о чем-то важном.
Тетушка Пегги нашла меня в игровой комнате и отвела в спальню, чтобы поговорить. Она села рядом со мной на кровать и взяла в обе руки мои руки. Ее интонации были необычными, голос дрожал, но я не знала почему.
— Ты поедешь домой, — снова заговорила она.
— Домой? Но я же и так дома.
Тетушка Пегги улыбнулась.