Продавец грез

— Что вас так угнетает?

Звук был слабый, но понять разговор было можно.

— Я боюсь! Я боюсь! Помогите! Мои дети сейчас умрут! Помогите мне убрать их отсюда! — кричал, задыхаясь от страха, пациент. Голос за кадром настойчиво требовал ответа.

— Я пришел, чтобы помочь вам. Успокойтесь. Что вас тревожит?

— Я нахожусь в доме, который рушится, — отвечал потрясенный человек. — В доме, который разрушает сам себя. — Вслед за этим больной заговорил с людьми, которых только он мог видеть и слышать. — Нет! Не умирайте! Меня сейчас засыплет! Не оставляйте меня без воздуха!

Люди, собравшиеся на стадионе, сидели молча. Некоторые стали чувствовать нехватку кислорода. Мы тоже сидели так, словно у нас комок в горле застрял. Пациент пояснил, что отдельные детали конструкции начали отчаянно бороться друг с другом. Мы были в полном замешательстве. Никто ничего не понимал. Мы никогда не слышали, чтобы части дома вступали между собой в борьбу.

Это была высшая точка сумасшествия. Не понимали мы и цели, которую режиссер преследовал, показывая хаос в психике этого человека. Не знали мы также, был ли оператор профессиональным психиатром, собиравшимся позднее использовать отснятый материал для анализа заболевания и лечения больного. Может быть, сейчас появится учитель и вылечит этого пациента, думал я.

— Расскажите мне о ваших видениях, — попросил голос за кадром.

Пациент, не отнимая ладоней от лица, сообщил:

— Потолок кричит: «Я самая главная часть в доме! Я его защищаю, защищаю от солнца и бурь!»

Автор фильма, пытаясь получить как можно больше информации о галлюцинациях пациента, продолжал настаивать:

— Расскажите еще. Чем больше вы говорите, тем лучше будете себя чувствовать.

Пациент, согнувшийся в три погибели от страха, воскликнул:

— Произведения искусства оглушают меня! Они протестуют, протестуют без конца!

— Что они говорят?

— «Мы — единственные в этом доме. Мы самые дорогие. Все, входящие через главную дверь, рассматривают нас и восхищаются нами в первую очередь». — Обливаясь холодным потом, пациент попытался изгнать голос, который его оглушал: — Уходи из моего сознания! Оставь меня в покое!

В этот момент я вспомнил самого себя на крыше здания «Сан-Пабло». Я не терял рассудок, меня не преследовали галлюцинации и я не чувствовал себя умирающим, погребенным в фантасмагории подземной тюрьмы вместе с моими детьми. Если я пережил неописуемую драму, то представьте себе скорбь этого человека, который пересек все границы безумия. Его скорбь заставила вздрогнуть и меня, и всех присутствующих на стадионе. Моника, также имевшая опыт спуска в глубокие ущелья духовной нищеты, заговорила испуганно и едва слышно:

— Как может человеческий ум опускаться до такого уровня отчаяния?

Страдание, показанное на экране, было так велико и так овладело нашим вниманием, что мы на какое-то время забыли о том, что делаем на этом стадионе. Учитель оставался посредине сцены, повернувшись к нам спиной. Он внимательно смотрел на экран. Чувства, которые он испытывал, было невозможно определить. Он, надо полагать, соболезновал несчастью, которое показывали на экране с чудовищным натурализмом.

А пациент, сидя лицом к стене, продолжал говорить:

— Никто меня не понимает! Только лекарства дают! — Потом он сообщил о том, что мебель хотела заняться каннибализмом, поедая другие части дома, и прокричал: — Мебель в порыве ярости хочет проглотить произведения искусства! Кричит им: «Я единственная часть обстановки, достойная этого дома! Я обеспечиваю комфорт! Я украшаю!».

Я бросил взгляд на администраторов группы ведущих и заметил, что они улыбаются. Подумалось, что такая реакция на увиденное просто невозможна. Эти морды явно знают, что конец фильма будет счастливым и радостным. Не психопаты же они. Как кто-то может улыбаться, видя несчастье другого?

В финале фильма пациент испытывал настоящий ужас. Из подвала дома слышался самонадеянный, жуткий и властный голос. Оператор, заинтересованный в том, чтобы заснять самые мелкие проявления больной психики пациента, повторил вопрос:

— Кто вас беспокоит?

Пациент повернулся к камере спиной, убрал ладони с лица и оперся ими о стену. Он задыхался; грудь его тяжело вздымалась. Оператор безжалостно настаивал:

— Расскажите об этих привидениях. Это ваш единственный шанс избавиться от этих монстров.

Пациент вернулся к тому, с чего начал.

— Я боюсь! — кричал он. — Я боюсь! Сундук грозится разрушить все! Грозится сожрать всю постройку! Ревет трубным голосом: «Я все финансирую! Я купил вас всех, я дал вам жизнь. Склонитесь пред моим могуществом! Я бог этого дома!»

Дыхание пациента свидетельствовало о том, что он астматик. Я никогда не видел человека в таком плачевном состоянии. Никогда не видел человека, столь нуждающегося в помощи. У меня едва не остановилось сердце. В этот момент, пытаясь выйти из подземной тюрьмы, пациент повернулся лицом к камере и начал безысходно кричать:

— Мы все умрем, погребенные под землей. Я боюсь! Я боюсь! Спасите! Все рухнет.