Продавец грез

Важно было то, что директор-президент гиганта моды, который был одним из организаторов мероприятия на стадионе, выступил в прессе, заявив, что подобное предложение абсурдно и выдвинуто безумцем. Мало того, он совершил оплошность, приведя в своей заметке неудачную фразу одного блестящего поэта, фразу, которая способствовала краху «синдрома Барби»: «Да простят меня дурнушки, но красота важнее всего». Эта статейка обошла весь мир не только через печать, но и через Интернет, вызывая жаркие дискуссии в СМИ и порождая цепную реакцию отторжения по отношению к этому предприятию. Группа «Ля Фам» получила тысячи писем от людей, противопоставляющих себя ее философии.

В результате курс акций предприятия за два месяца упал на тридцать процентов, что привело к потере более полутора миллиардов долларов. Это был несчастный случай экономического характера. Феномен отмщения, который присущ только людям, показал свои когти. Разоблачить человека, нанесшего такой ущерб, стало для руководителей предприятия делом чести, вопросом жизни и смерти. Чтобы восстановить доверие к себе, они решили, что разоблачение должно быть публичным.

Все еще сидя на стадионе, мы не знали, куда девать лица. Мы потеряли смелость, привлекательность и энтузиазм. Я научился боготворить этого человека, но моя энергия иссякла. Теперь я понял боль, звучащую в простенькой и бьющей прямо в цель фразе Джона Леннона, произнесенной им в день распада группы «Битлз»: «Мечте конец». «Наше движение тоже неизбежно распадется», — думал я. Но когда я допустил, что такое чувство владеет всей группой, меня удивили женщины, Моника и Журема. Были ли они сильнее мужчин? Не знаю. Знаю лишь то, что они проявили какой-то иррациональный романтизм, заявив:

— Неважно, был учитель сумасшедшим или остается таковым по сей день. Мы были с ним, когда в его честь звучали аплодисменты, и останемся с ним, когда его освистывают.

Двое мужчин тоже продемонстрировали аналогичную преданность.

— Я еще безумнее шефа. Куда мне идти? — сказал совершенно растерявшийся Бартоломеу.

Не захотел отставать от него и Барнабе.

— Сумасшедший он или нет, мне неведомо, знаю только одно: он дал мне почувствовать, что я человек. И я его не покину. Я тоже безумнее его, — сказал он и, желая уколоть Бартоломеу, добавил: — Но менее безумен, чем ты, Краснобайчик.

— Thank you, дружок, — ответил тот, решив, что его похвалили.

Учитель собрался уходить. Он повернулся к нам спиной и направился в сторону выхода. Толпа ликовала. Нам показалось, что его собираются линчевать. Потом мы услышали, как люди начали скандировать:

— Говорите! Говорите! Говорите!

Казалось, стадион вот-вот рухнет. Руководители предприятий, крайне обеспокоенные и не желающие спровоцировать серьезный инцидент с публичными беспорядками, сделали роковую ошибку. Они снова прикрепили к пиджаку учителя микрофон и попросили его вернуться и сказать что-нибудь. Они, конечно же, думали, что он запачкает себя поверхностными объяснениями и ничем не обоснованными оправданиями. Таким образом они показали, что не боятся душевнобольного человека, которого только что опозорили. Просто они не знали его по-настоящему.

Внимательно осмотрев всю аудиторию и отдельно группу людей, следовавших за ним, он мягким голосом, не боясь ни себя, ни того имиджа, который ему создали, произвел публичное исследование собственной биографии, как специалист микрохирургии, производя вскрытие, исследует каждый нерв и каждый кровеносный сосуд.

Он деликатно рассказал нам историю, еще более драматичную, чем та, которую я уже слышал. Только теперь это было не иносказание, а реальная, жестокая, неприкрашенная история его жизни. Человек, за которым я шел, впервые познакомил нас с особенностями своей личности. Пришло осознание того, что я его тоже не знал по-настоящему.

— Да, я был душевнобольным, а может, и остаюсь таковым. Судить об этом должны психиатры и психологи, а также вы. Меня поместили в лечебницу, потому что у меня началась тяжелейшая депрессия, сопровождавшаяся спутанностью сознания и галлюцинациями. Мой депрессивный криз осложнялся сильнейшим чувством вины. Вины за ошибки, которые я совершил по отношению к людям, которых любил чрезвычайно.

В этот момент учитель сделал паузу, чтобы перевести дух. Казалось, ему хочется собрать воедино свое растерзанное существо, упорядочить мыслительный процесс, чтобы рассказать о своей полной страданий жизни. «Какие ошибки совершил продавец грез, что вывело его из равновесия? — рассуждал я. — Неужели он не был сильным и добрым? Разве он не жил, исповедуя солидарность и терпимость?» К нашему удивлению, он заявил: