Продавец грез

— Жизнь чрезвычайно длинна для того, чтобы успеть совершить множество ошибок, но на удивление коротка для того, чтобы просто прожить ее. Осознание краткости жизни приводит в замешательство мои нейроны и показывает мне, что я являюсь путником, мерцающим на поворотах судьбы и рассыпающимся в прах с первыми лучами времени. В этот короткий промежуток между мерцанием и разрушением я иду, чтобы понять, кто я такой. Я искал себя во многих местах, но нашел в одном безымянном месте, в месте, где освистывания и аплодисменты — суть одно и то же, в единственном месте, куда нельзя попасть без нашего позволения, в том числе и нам самим. Ах! Если бы я мог повернуть время вспять! Я захватывал бы меньше власти, и у меня оставалось бы больше сил на то, чтобы одерживать победы. Я принял бы несколько доз безответственности, перестал бы быть автоматом для решения проблем и превратился бы в человека, позволяющего себе расслабляться, думать об абстрактном и размышлять над тайнами, которых так много вокруг. Если бы я мог повернуть время вспять, я отыскал бы друзей молодости. Где они? Кто из них еще жив? Я нашел бы их и пережил бы вновь моменты искренней дружбы в саду простоты, свободном от искусов финансового могущества. Если бы я мог вернуться, то звонил бы чаще самой любимой на свете женщине в периоды расставаний. Я стал бы самым глупым профессионалом и самым знающим любовником. Я стал бы более веселым и менее прагматичным, менее логичным и более романтичным. Я писал бы до безумия нежные стихи. Говорил бы чаще: «Я тебя люблю!» Признавался бы без страха: «Прости меня за то, что я иногда ухожу от тебя на служебные совещания! Не отвергай меня». Ах, если бы я мог вернуться на крыльях времени! Я бы чаще целовал своих детей, играл бы с ними еще больше, с любовью растил бы их в младенческие годы, как рачительный садовник заботится о цветах на засушливой земле. Гулял бы с ними в дождь, ходил бы босиком по земле, лазил бы с ними на деревья. Меньше беспокоился бы о том, чтобы они не поранились, не простудились, и больше беспокоился бы о том, чтобы они не подхватили заразу, исходящую от общественной системы. Был бы более свободным в настоящее время и менее зависимым от будущего. Работал бы меньше для того, чтобы преподнести им мир, и уделял бы больше внимания тому, чтобы подарить им мир своей собственной души.

Сказав это, учитель внимательно оглядел прекрасный стадион, его колонны, потолок, места для сидения и взволнованно продолжал:

— Если бы я мог повернуть время вспять, то отдал бы все свои деньги за то, чтобы провести еще один день с ними и превратил бы этот день в застывшее навечно мгновение. Но они ушли. Единственные голоса, которые я слышу, это те, что сохранились где-то в дальних уголках моей памяти: «Папа, ты самый лучший в мире, но и самый занятой притом».

После этих фраз, прозвучавших как стихи, учитель залился слезами, показывая, что и великие люди тоже плачут.

— Прошлое, — продолжал учитель, — это мой Аргус, не позволяющий мне вернуться, однако настоящее, проявляя добросердечие, поднимает меня, упавшего духом, и дает понять, что хотя я и не могу изменить то, чем был, но могу сам построить то, чем я буду. Можете называть меня сумасшедшим, психопатом, дураком — неважно. Важно то, что я, как любой смертный, однажды оборву этот спектакль, называемый жизнью, на небольшой сцене, называемой могилой, перед партером плачущих зрителей.

Эта последняя мысль проникла в глубину моего сознания, а учитель закончил свою речь следующими словами:

— Сегодня я не хочу, чтобы было сказано: «В этой могиле лежит богатый, известный и могущественный человек, чьи дела вошли в анналы истории». Не хочу также, чтобы написали: «Здесь покоится справедливый и высоконравственный человек», поскольку это чистая формальность. Однако надеюсь, что напишут: «В этой могиле лежит простой путник, который кое-что понял из того, что значит быть человеком, который немножко научился любить людей и которому удалось продать некоторое количество грез другим прохожим…»

В этот момент он повернулся спиной к аудитории и, не прощаясь, пошел к выходу. Установившуюся на стадионе тишину взорвал гром нескончаемых аплодисментов. Его ученики заплакали. Мы тоже научились не скрывать своих слез на людях. Его предполагаемые враги поднялись. Двое из них аплодировали ему. Директор-президент не знал, что делать и куда спрятать глаза.

Вдруг какой-то мальчишка прорвал систему заграждения, поднялся на сцену и пошел вслед за учителем. Догнав, он радостно обнял его и долго не отпускал. Это был Антонио, двенадцатилетний мальчик, который когда-то в зале для траурных церемоний в отчаянии прощался с отцом — в том самом зале, где учитель превратил бдение у гроба в торжественное чествование. Разомкнув объятия, мальчик сказал:

— Я потерял отца, но вы научили меня не терять веры в жизнь. Большое вам спасибо.

Учитель взволнованно посмотрел на ребенка и ошеломил его, сказав:

— Я потерял своих детей, но ты тоже научил меня не терять веры в жизнь. Большое тебе спасибо.