Ское просматривал фильм, раз за разом. Раз за разом мать бросала сына, сын молчал. Шли титры, а сын продолжал молчать. И только в конце не выдержал: зазвучали шаги, хлопнула дверь. И стихло.
50
— Давай посмотрим фильм. Вдвоем, — предложил Ское.
— А Вадим? — девочка опустила глаза. Вдвоем?..
— Ему пока не надо это видеть, — уклончиво ответил Ское. — Но ты должна посмотреть. Ведь это ты сочинила такую прекрасную тишину, — улыбнулся мальчик.
— Шутишь, — вздохнула Ника.
— Нет, почему. Ты сочинила, а Вадим исполнил.
— Тишину, по-моему, нельзя сочинить.
— А по-моему — можно. Приходи сегодня ко мне после школы.
Прозвенел звонок на урок, и Ское с Никой вошли в кабинет.
51
— Ну как?
— Ты оставил звук хлопнувшей двери?
— Да. Так органичней. Вместе с хлопком прерывается картинка.
— Не понимаю, — задумчиво проговорила Ника.
— Чего не понимаешь?
— Смешной это фильм или грустный.
— Зависит от того, кто смотрит, — ответил Ское. Он присел на подоконник и улыбнулся Нике. — Тебе ведь нравится, когда я сижу на подоконнике.
Ника взглянула на Ское снизу вверх и ничего не ответила. Подсвеченные солнцем волосы образовали золотой ореол вокруг его головы.
— Я придумал второй фильм, — сказал он.
— Расскажи, — Ника встала со стула и тоже подошла к окну. — Если мы оба сядем на подоконник, он сломается? — спросила она, проведя рукой по стеклу. С внешней стороны к нему прилипла какая-то веточка.
— Нет, не должен, — Ское взглянул на ее профиль. Веснушек на носу и щеках прибавилось в связи с мартом, светлые ресницы просвечивались солнцем насквозь. Лицо оказалось так близко, захотелось потрогать эти рыжие крапинки на щеке, но Ское вовремя остановил руку, которая пошла было вверх сама собой. — Садись тоже, — неопределенно повел он этой рукой. Ника повернулась к нему и улыбнулась.
— А если свесить ноги наружу — это будет нехорошо, да? — а сама потянулась к окну. — Сесть на подоконник, а ноги свесить наружу, — рассмеялась она, открывая створку.
— Это будет не хорошо, это будет отлично, Ника, — улыбнулся Ское. Он полностью открыл окно и забрался на подоконник. Ника последовала его примеру.
Две пары ног свесились из окна. Две пары глаз смеялись вместе с солнцем. Ноги обдувало прохладой, а снизу на них неодобрительно поглядывали соседские бабульки.
— Так что ты придумал? — спросила Ника, наслаждаясь этой своеобразной прогулкой.
— Нарисованный мелом человек, — ответил Ское. — Девочка танцует с человеком-невидимкой.
— Человек-невидимка — что-то знакомое, — улыбнулась Ника. — А разве можно танцевать с нарисованным человеком?
— Можно.
— У тебя все можно, — Ника посмотрела в зелено-желтые глаза Ское. — Жизнь — это фантазия, да?
— Да, Ника. Оседлай свое облако — и вперед, — ответил мальчик, улыбнувшись. Небо сочилось синевой, а совсем рядом — только протяни руку — крапинки-почки облепили ветки деревьев, будто невидимый фокусник медленно достает из своих коричневых рукавов сотни маленьких зеленых платков.
52
В дверную щель ему было видно только пол-лица. Волосы распущены, голову подпирает рука. Что-то говорит, но Вадим не слышит что. Он смотрел на лицо в мониторе, половину которого закрывала голова отца.
— Он не разговаривает со мной. Я с ним тоже, — донесся до мальчика приглушенный голос отца. Мать ответила что-то, Вадим опять не расслышал что. Только слово «поговори» разобрал.
— Давай не будем об этом… — начал было отец, но мать стала что-то говорить, и он замолк. — Ничего не случилось… Правда, Марина, ничего… — монитор ответил что-то. — Он не станет меня слушать. Я ему не нужен… Не драматизирую я. Приезжай, ему нужна ты. И мне, — нежно добавил отец. — Приезжай на его день рождения.
Вадим перевел взгляд с монитора на затылок отца. Ему даже показалось, что широкие покатые плечи, жесткая шея, ежик волос — все стало как-то мягче в этот момент.
— Знаю, что работы много, — продолжал тот, выслушав реплику матери. — Но кто здесь директор? — усмехнулся он. — Китайцы подождут. Один день ничего не решает. Я даю тебе отпуск на двадцать четвертое мая. Приезжай, — сказал отец. Вадим отошел от двери, тихо прикрыв ее.
53
— А зачем ты снимаешь эти фильмы? — спросила Ника у Ское. Ребята прохаживались возле школы в ожидании Вадима. Солнце пряталось за облаками от ветра, а тот раскидывал их на мелкие пушистые ошметки, чтобы пробраться к светилу.
— Просто так, — ответил Ское.
— Совсем просто так?
— Чтобы жить было интересней.
— Но ты ведь хочешь стать режиссером. Будешь посылать фильмы на какие-нибудь конкурсы? Чтобы о тебе узнали люди, чтобы смотрели… Смотри, Ское! — вдруг вскрикнула Ника, указывая на асфальт у себя под ногами. Ское взглянул. Возле лестницы, ведущей с территории школы на тротуар, был нарисован мелом контур человека. Так обводят тело убитого — белой линией, — распластавшееся в последней своей позе. Здесь поза вышла почти танцевальной.
— Помнишь тот стих, написанный на ступенях? Про танго, — спросила Ника. — А еще там говорилось: «На асфальте себя нарисую…»
— Помню, — ответил Ское, разглядывая контур. — Ника, ляг на асфальт.
— Что? — девочка подняла брови от удивления.