Продавец снов

Тот заорал благим матом, подпрыгнул, уронив полупустую бутылку. И с воплем «оно меня схватило, схватило!..» как драпанет. Двое оставшихся переглянулись и дико заржали на всю улицу.

– Ребят… – я снова потянула за рукав кожанки второго.

Он дико вытаращился на меня, икнул и молча драпанул следом за первым. Оставшийся смельчак, который и советовал не ссать, остановился, огляделся и вызывающе рявкнул:

– Слышь, ты, удод, ты чё тут прикалываешься? Ща найду – морду разукрашу, понял?!

Кожаная куртка, джинсы с цепочкой на бедре, серьга в ухе, короткий «ёжик», пиво в дрожащей руке. Вид – крутой, но как только я подошла вплотную и тихо спросила: «Парень, ты меня видишь?», он тоже уронил бутылку и попятился.

– Кто здесь? – пробормотал, добавив мата для храбрости.

– Не видишь, да? – я вздохнула и разожгла в ладонях искры. – А так?

Парень стартанул не хуже Усэйна Болта, и его визгливое «хана тебе, поня-а-ал?! Урою-у-у!..» загуляло по подворотне. Я обхватила плечи дрожащими руками. Да, вот и люди… От подъезда донесся короткий смешок, и я обернулась. Вот и… привидения.

Егор вышел на крыльцо в том же «домашнем» виде и улыбался:

– Юсь, чего это тебя на мелочь и быдло потянуло? Ностальгия по ночи с пивом и гитарой во дворе? Так давай устроим. Пива, правда, нет, и уже не купишь, но инструмент…

– Не надо, – отозвалась я тихо, решаясь на еще одну проверку… боем. Только свои комплексы подальше засунуть, выдохнуть и… – Егор, а можно я тебя… обниму?

– Могла бы и не спрашивать, – он раскрыл объятья, – соседи же ж. Друзья старые. Тоскливо одной?

– Очень, – кивнула и на ватных ногах пошла обниматься.

А ощущения – те же… да не те. Я не помню его… мужчиной. Парнем помню, который после армии уезжал покорять столицу нашей славной родины, а вот мужчиной… Ведь за шесть лет многое меняется – и тело, и запах. И я обнимала его, вспоминая ощущения, которые… совсем ему не подходили. И опять не было ни тепла, ни запаха. И – слезы на глаза…

– Юсь? – сосед обеспокоенно отстранился. Женских слез он не выносил и сразу начинал нервничать. – Ты…

– Нет, ты, – я снова обхватила его плечи. – Чувствуешь что-нибудь?

– А что должен?

– Запах. Чем от меня пахнет? И я босиком стою – разве не холодная?

– К чему эти вопросы? – Егор напрягся и попытался вывернуться, но я вцепилась в него мертвой хваткой:

– Отвечай!

Он послушно втянул носом воздух. Раз. Второй. Третий.

– Ничем, – заметил раздраженно. – Юсь, какого черта!..

– Но ведь человек не может ничем не пахнуть, так? – я отпустила его и отступила. – Пока он… жив. Так? – посмотрела на него с отчаянием, тихо повторив: – Ведь так?

Егор не ответил. Глянул на меня искоса и сел на лавку. Оперся локтями о колени, переплел пальцы в замок, уткнулся в него носом. Засопел, глядя перед собой. Я тихо стояла напротив, затаив дыхание, и ждала. Ответа, объяснения… любой реакции. Любой. И вроде легче стало – уже не одна, но… Что же с ним случилось – и что со мной случилось?..

– Знаешь, Юсь, – тихо заговорил сосед, – последние две недели… очень странные. Я вроде в отпуске… но почему-то дома, хотя обычно всегда уезжал – или в горы, или на Байкал. Не могу отсюда уйти. Странно, да? И здесь, в этой гнили… крыша едет. Постоянно кажется, что всё… не так, и не хватает… чего-то.

– Жизни?

Он глянул внимательно. Присмотрелся, оценил серьезность и мрачно кивнул:

– Пожалуй. Да, жизни. Что с нами, Юсь?

– Нет нас, – я отвернулась. – И в мире живых нам места больше нет.

– Это дед сказал?

– Да, – я обняла руками плечи. Внутри разрасталось ощущение холода. – И, знаешь, я ведь тоже не могу отсюда уйти… далеко. А ведь я к маме приехала. Отсюда до нее – ночь в поезде. Да и в универ надо – шестой курс, защита магистерской, некогда гулять… А уйти не могу, вот уже пятый день. Только задумаюсь об отъезде – и сразу не то лень наваливается, не то усталость, и даже думать об уходе не хочется.

Егор не ответил, и я, помолчав, добавила:

– Парнишка сказал, что его мать месяц назад за вещами приходила – то есть дом уже давно необитаем. И совсем непригоден для жилья. Чего мы будто и не заметили.

…и зажмурилась, представляя свою квартирку – такой, какой она была при моем первом появлении. Пыль, грязь и полупустая банка «Сайры» на столе. Я ела да не съедала то, что давно пропало, но в упор этого не замечала… Отказывалась замечать очевидное. И как вообще здесь оказалась, помнила очень смутно. Вся дорога из краевой столицы – как в тумане. Или… в дыму. Ведь ночью общага… горела. Отмечали… заселение. А потом был полупустой вагон поезда… и сломанный диван со старым пледом.

И я всё поняла. Я здесь, потому что три года не видела маму – с тех пор, как она переехала к новому мужу. А я не хотела ни ехать в чужой дом, ни сидеть на шее. Летом жила то у одной подруги, то у другой – кочевала по местным одногруппницам, чтобы не наглеть. И работала. Но случилось то, что случилось, и я вернулась… попрощаться.