Продавец снов

— Раз, два, три… — пересчитал он слова. — Ровно двадцать. Считая по три копейки за слово, — шестьдесят копеек: телеграмму пошлем простой, чтобы деньги зря не транжирить… Почтовый сбор десять копеек. Всего — семьдесят. Не много? Виктор вздохнул. — Ничего не поделаешь…

Мы сделали все по плану: отправили телеграмму, купили консервов и хлеба. Лопаты, пожалуй, найдем в Завьяловском. Закупили полный запас бензина. Оставили денег только на газировку, как советовал Виктор, и выехали из Симферополя по северному шоссе.

«Волга» летела, как птица. Транзистор на этот раз молчал, мы тоже молчали, переживая торжественность момента.

Вообще, день выдался молчаливым. Но если бы хоть чуть-чуть поскрести каждого и заглянуть, что там, внутри у нас, честное слово, у всех было одно: а если старик прав, если металлический человек был? Витька заразил нас уверенностью? Но если бы в каждом не звенела тайно мечта о необычайном, никакие убеждения товарища не подействовали. Мы не поехали бы, и все.

Если уж быть до конца откровенным, то за бравадой Валентина и за моим молчанием весь день скрывалась боязнь: не сболтнуть о. железном солдате, не показать себя дураком перед другими. А Витька не побоялся! Даже если из поиска ничего не выйдет, Виктор и тут будет прав: не все ли равно, как отдыхать?

Дорога, дорога… Забегая вперед, скажу, что до Завьяловского мы доберемся, найдем Пахомова, кручу, с которой кинули железного человека, будем копать под кручей, ничего не найдем. А пока мы едем, молчим.

Но мы разговоримся — не такая тема, чтобы можно было молчать. Откристаллизуется мысль, и разговор начнется. Хотя бы я и начну. А может быть, Валентин? Подождать, пока Валентин?..

Не заговорил, однако, никто. Позади нас раздался гудок. Кто-то на скорости, большей, чем наша, обгонял «Волгу». Виктор сдал в сторону, ближе к кювету. Синий милицейский мотоцикл пролетел мимо нас, нам подали знак остановиться. Виктор сбросил газ, через секунду машина стала.

Старший инспектор милиции — за ним маячили еще двое — подошел к «Волге».

— Виктор Яковлевич Казанский? — спросил он, козырнув Виктору.

— Я… — ответил Виктор, ничего не подозревая: правил уличного движения с утра он не нарушил ни разу.

— Машину придется задержать. — Инспектор опять козырнул Виктору.

— Почему? — спросил Виктор.

— Кому принадлежит эта машина? Инспектор наклонился к нему.

— Моему отцу…

— Якову Аполлинариевичу Казанскому, — добавил инспектор.

— Да… — Виктор начинал кое-что понимать.

— Освободите машину, — кивнули нам помощники инспектора. — Возьмите личные вещи.

Мы с Валентином вышли. Подумав секунду, Валентин потянул за собой рюкзак с консервами. Я распахнул багажник и вытащил сумку с хлебом.

— Вы тоже выходите, — предложил Виктору инспектор.

Виктор вышел, взяв по привычке транзистор.

— Но по какому праву? — воскликнул он.

Инспектор развернул перед ним телеграмму. Из-за Витькиного плеча я успел прочесть две строки:

«…проучить его, шалопая, оставить на дороге как есть. Директор треста Казанский».

— Будьте добры… — Инспектор отстранил Виктора на шаг от «Волги».

Они так и уехали: мотоцикл впереди, за ним — плененная «Волга».

Солнце садилось, согревая степь нежаркими косыми лучами. Шоссе лежало ровное, как линейка. Ни одной машины не было на нем от горизонта до горизонта. Тишина струилась неимоверная, пронизывала и опустошала нас, делала невесомыми. Чтобы не расплыться, не испариться в ней, Валентин сказал:

— Бензиновые талоны уехали…

— Чертов папаша! — Виктор яростно погрозил в ту сторону, куда скрылись «Волга» и мотоцикл. Однако он тут же успокоился и, загибая пальцы, начал подсчитывать: — Консервы есть, хлеб есть, транзистор есть…

Степь лежала огромная, и мир был огромным; тишина опять навалилась на нас, и опять, чтобы не раствориться в ней, Валентин спросил:

— Как будем добираться до Калитвы?

— На поездах — зайцами… — буркнул Виктор.

Жизнелюбцу Витьке все давалось легко. Молча он разворачивал карту — где тут ближайшая железнодорожная станция.

СТРАННЫЙ ХАРРИС

— Доктор, вы не упрячете меня в сумасшедший дом? — Пациент сделал движение, чтобы встать, может, бежать из кабинета.

— Минуту, Харрис…

— Дайте слово, что не упрячете.

Доктор Гейм сделал успокоительный жест.

Харрис откинулся в кресле, закрыл глаза, как от яркого света.

Доктор разглядывал его. Большой лоб, уши, тесно прижатые к черепу, вялые, неопределенного рисунка губы; тонкий, с горбинкой, но отнюдь не орлиный нос, подбородок округлый, слабый. Глаза… Они сейчас прикрыты дряблыми веками, но цвет и глубину их Гейм заметил с первого взгляда. Темные глаза, глубокие — единственное, что оживляло лицо человека, когда он вошел в кабинет. Остальное — овал лица, морщинки в уголках губне составляло в пациенте ничего примечательного. Ни даже имя, Джон Харрис. Все стандартно, затерто, как на тысячах подобных непримечательных лиц. Для психиатра такие люди не представляют загадки.

— У меня галлюцинации, доктор. — Харрис открыл глаза. Странные галлюцинации! — Лицо его выражало отчаяние.

— Успокойтесь, — как можно мягче сказал Гейм. — Расскажите, что вас беспокоит.