Продавец снов

Потом они говорили о себе и о жизни.

— Купил практику? — переспрашивал Ритц. — Кабинет, — оглядывал комнату. — Круг друзей. Любовница. Семьи нет?

Гейм кивал в ответ на вопросы. Улыбался смущенно или удовлетворенно: было в Ритце что-то обтрепанное, обдерганное. Гейм невольно сравнивал себя с ним, радовался своим успехам, положению в жизни. Когда рассказал о себе все, коротко спросил Ритца:

— А ты?

— Я? — Ритц помедлил с ответом. — Все прахом. К черту!.. — признался он.

Гейм помолчал, как тогда, с Харрисом, давая успокоиться Ритцу.

Ритц успокоился, стал рассказывать.

Был военным врачом. «В Индокитае…» — неопределенно махнул рукой. Все восемнадцать лет. Лечил джи ай от наркомании. В этих проклятых местах делают героин и пподают так же открыто, как таблетки норсульфазола. Другое дело здесь… А там чертово зелье проигрывается и выигрывается в карты. Соблазнительно, чтобы не пристраститься к коммерции. Многие так и делают.

На протестующий жест Гейма Ритц жестко ответил:

— Жизнь есть жизнь. Нужны деньги…

Гейм не стал больше перебивать собеседника. Отмечал в уме повороты и вехи в биографии Ритца. Но — жизнь есть жизнь, говорит Ритц.

— Теперь у меня ни гроша… — Ритц поглядывал на Гейма, завидовал. Гейм всегда был удачлив: в колледже бессменный староста группы, диплом у Гейма с отличием, и практику он нашел сразу. Утвердился в жизни, оброс жирком.

— Тем и кончилось, — заключил он. — Деньги ухлопал на порошок. При перегоне в Штаты агент засыпался. По ниточке выбрали всех — одного за другим. Меня тоже. Разжаловали. Указали на дверь. Ни денег, ни будущего…

Ритц ушел поздно. В понедельник они посмотрят Харриса вместе.

— Одно дело ты, другое — вместе, — говорил Ритц.

Гейм соглашался. Харрис оставил в его душе тревогу.

— А крона была золотая? — спросил Ритц, уже переступивши порог. Мысль о кроне пришла ему в голову как озарение. Почему он не спросил о ней раньше?

— Золотая, — ответил Гейм. — Хотя… Рукой я ее не трогал.

Ритц кивнул и сошел с крыльца.

Что-то шевельнулось в нем неопределенное. Не мысль не образ — обрывок.

Он шел медленно по тротуару, прохожих почти не было, нал городом распростерлась полночь. Такси Ритц не взял. Мерный шаг помогал думать. Но придумать Ритц ничего не мог: вспомнилось круглое лицо Гейма, странный рассказ. Сейчас, наедине с собой, Ритц почти не верил в Харриса, в чудеса.

Так же медленно, не пожелав воспользоваться лифтом, Ритц поднялся по лестнице на пятый этаж, вошел к себе в номер. Раздевшись, не включая света, в номере было сумрачно от уличных фонарей, Ритц лег и заснул неспокойным сном.

Зато утром вскочил с кровати, очевидно, мозг, скрытно работавший во сне, шлифовал, оттачивал мысль, и теперь она пришла в голову Ритцу в готовом виде, развернувшись в нем, как пружина. Несколько минут Ритц стоял у окна, глядя на улицу, но не замечая ни людей, ни движения. Прислушивался к себе, к мысли, выстукивавшей в голове план действий.

— Дурак этот Гейм, тупица!.. — отошел Рнтц от окна. Первым его порывом было связаться с Геймом по телефону. Ритц схватил трубку, начал набирать номер, но тут же швырнул трубку на место. «Спокойнее», — сказал он себе. Не надо тревожить Гейма. Не надо подавать вида!

— О господи! — Ритц, как был, в пижаме, зашагал по комнате из угла в угол.

Иногда он издавал восклицания:

— Так! Конечно! Именно так!.. — Нервно потирал руки. Все или ничего!

Вспомнил, что эти слова не новы — говорил их, когда вкладывал деньги в предприятие с порошком.

— Но, господи, должно же повезти когда-нибудь мне!

Ритц метался по комнате в нетерпении.

В нетерпении прошли суббота и воскресенье. Ритц ел, пил, разговаривал со случайными людьми за стойкой бара. Но главным в эти дни было нетерпение. В понедельник с утра начал поглядывать на часы. Едва стрелки показали четыре, почти бегом направился к Гейму.

Он пришел раньше, чем появился Харрис. Некоторое время они сидели вдвоем — сытый, самодовольный Гейм и собранный, готовый к прыжку Ритц. Почти не разговаривали. Гейм считал, что все оговорено при первой встрече. Ритцу молчание Гейма было на руку. Ритц волновался: придет ли Харрис? От этого, казалось Ритцу, зависит его судьба, счастье или несчастье. Гейм молчал потому, что обдумывал, как освободиться от Харриса. Харрис не только пугал его, он сводил с наезженной колеи. Чудеса, фокусы, иллюзии, что бы там ни было, действовали ему на нервы, вызывали недоумение. Гейм не любил неясностей, они могли повлиять на его практику, благополучие. В сложных случаях он всегда опирался на кого-то другого — на консилиум, клинику и таким образом благополучно сбывал неприятного пациента с рук. Сейчас Гейм доволен, что он не один в ожидании Харриса, с ним Ритц. Гейм питал надежду, что и сейчас он сплавит пациента — пусть даже бездомному Ритцу: надо же помочь другу. Оба они немцы, хотя и родились здесь, в Филадельфии. В Филадельфии Гейм и Ритц окончили университет, но по образу мышления, по духу они немцы. Надо Ритцу помочь.