Продавец цветов

Точнее, умение жестко и твердо, не отводя взор в сторону, смотреть противнику в глаза. Если не выдержал взгляда, то не пытайся сломить своего противника потом — он не поддастся. И мы тренировалась. Тренировались долго и упорно. Сначала с зеркалом: нужно было просто смотреть в глаза своему собственному отражению и не моргать. Смотреть как можно дольше, пока глаза еще хоть что-то видят сквозь острую резь и пелену наворачивающихся слез.

И лишь потом, когда ты оказываешься в состоянии справиться со своим двойником в зеркале, наступает очередь животных. Лучше всего для этого подходят хищники из породы кошачьих. Те, что побольше: львы, тигры, леопарды. Я специально ходила в зоопарк и останавливалась у клеток с этими внешне спокойными и ленивыми, но царственно-величественными и сильными животными. Я сжимала в кулак всю свою волю, крепко стискивала челюсти, пытаясь через неподвижные, желтые глаза хищника проникнуть в его первобытную дикую душу.

А затем, когда хищник после зрительной дуэли не выдерживал и отворачивался в угол, наступала очередь людей. На улице, в транспорте, в любом скоплении народа была возможность тренировать и совершенствовать свой навык.

От него была и ощутимая практическая польза. Чего, например, только стоил взгляд, отмеренный какому-нибудь хулигану в темной подворотне! Мой взгляд останавливал его не хуже, чем удар в солнечное сплетение.

Поэтому я могла, что называется, «держать» взгляд. Я точно помнила, да не то что помнила — я абсолютно точно знала, что глаз я не отводила, и что азиат даже не шелохнулся. Но вдруг стены подъезда неожиданно поплыли у меня перед глазами, а тело резко повело куда-то в сторону. Моя голова словно погрузилась в очень густой туман.

Прикосновение спины к холодной бетонной стене подъезда привело меня в чувство и снова вернуло в реальность, где я стала свидетельницей пленения моего подопечного Соболева неизвестным азиатом. Соболев стоял на коленях, безвольно откинувшись на перила. Его лицо больше всего на свете напоминало сейчас оглушенную взрывом и мгновенно выброшенную на берег рыбу. Видимо, до падения на колени он получил хороший удар, стойко парализовавший не только его тело, но и волю. Так бывает, когда рука мастера наносит точечный, но необычайно мощный удар в нервный ствол и боль с такой силой захлестывает на твоем теле свою железную удавку, что просто перестаешь ее чувствовать.

Сам азиат стоял над Соболевым вполоборота ко мне и с невозмутимым восточным спокойствием ненавязчиво собирался «помочь» ему встать. Его рука протянулась к волосам на соболевской голове, и через секунду пальцы сомкнулись у него на макушке, захватив, как пучок сорняков, несколько прядей. Я не сомневалась, что если Соболев еще не пришел в себя настолько, чтобы послушно следовать за азиатской рукой, то он рисковал просто-напросто остаться без существенного количества своих волос.

Естественно, позволить это я никак не могла. Я оттолкнулась спиной от стены и бросила свое тело по направлению к азиату. Его плоское лицо резко повернулось ко мне и на какое-то мгновение застыло.

Что означала эта заминка — удивление, ход мысли или и то, и другое одновременно — я так и не успела понять. Потому что единственное, что мне удалось заметить — это едва уловимая тень, метнувшаяся от него ко мне в грудь. Рассуждать на тему «что это такое?» времени не было. Как, впрочем, и думать — куда отклониться. Левая рука сама дернулась навстречу тени и тут же повисла бессильной плетью. Плечо пронзило резкой, жгучей болью. Сустав запылал и раздулся. Видимо, именно в плечо я получила свой первый удар, который и отбросил меня к стене. Только из-за профессиональной привычки прежде всего спасать подопечного я не сразу почувствовала всю его разрушительную силу.

И сейчас мне предстояло поплатиться за это. Потому что метнувшаяся ко мне тень была не чем иным, как кулаком азиата. И этот кулак в следующее мгновение ударил меня в грудь чуть-чуть пониже горла. Азиат явно был профессионалом своего дела.

Я снова была отброшена к стене. По старой привычке я широко, как птица крыльями, взмахнула руками и со всего размаха ударила ими по стене, амортизируя удар от падения. В результате подъезд огласился грохотом, сравнимым со звуком, когда из рук подвыпивших грузчиков на лестницу падает тяжелый несгораемый шкаф. Но вся тонкость как раз и заключалась в том, что чем громче звук, тем безболезненней само падение — энергия столкновения вместо того, чтобы ударить в тело, превращалась в громкое, но неопасное сотрясение воздуха.

Однако со стороны это создавало очень впечатляющий эффект. Казалось, что человек, упавший с таким грохотом, уже не должен подняться никогда. И я, чтобы не разрушать достигнутого впечатления, послушно сползла по стене и сложилась на полу бесформенной тряпичной куклой. И мне удалось обмануть азиата. Его бесстрастное лицо с узкими щелями раскосых глаз вновь повернулось к Соболеву.