Продавец вечности

И после вчерашней разборки с дочкой-подростком осенила супругу очередная идея:

— Будешь родителей новорожденных по поводу имен консультировать!

— Как ты себе это видишь? — перепугался Савва.

— Да очень просто! Выписку люди часа по два ждут, и кто там только не крутится — все бизнес вертят. Шары надувные в небо выпускают, фотографии делают, памперсами торгуют. А ты своим умом зарабатывай. Предлагай, как лучше назвать, чтоб ребенок счастливым вырос.

Отбиться не удалось, и следующим же утром Савва под присмотром супруги отправился в роддом, как на казнь. Леночка убежала в святилище, а новоиспеченный консультант остался в тесном холле, где отцы и прочие родственники ожидали выписки наследников.

Народ в основном сидел в телефонах, коробейников отгонял. Кому здесь нужны его советы да еще платные? Но он вспомнил укоряющее лицо жены, тяжко вздохнул и обратился к самой дружелюбной на вид, немолодой, но подтянутой даме:

— Э-ээ, добрый день! Скажите, у вас внук или внученька?

Та наградила уничижительным взглядом:

— Добить решил?

— Чего? — растерялся он.

— Из жизни бы вычеркнуть этот день! Бабкой сделали! И ты тут еще соль на рану!

— А я был бы рад, — пробормотал Савва.

— Сгинь, — цыкнула женщина.

Может, отцы добрее?

Но первый же устроил допрос:

— Вы на каком основании консультируете?

— Я историк. Знаю значения имен. Святцы. В чем-то на астрологию опираюсь.

— Лицензия у вас есть?

— Э… для моих услуг лицензия не нужна.

— А кассовый чек выдаете?

— Давайте я вас бесплатно проконсультирую. Вы как хотите ребенка назвать?

— Макс. Но полное имя не Максим, а Максимилиан.

— Означает «самый большой». С одной стороны, неплохо. Но сразу возникает коннотация с Робеспьером.

— С кем?

— Автор «Господства террора». Убийца сотен тысяч человек.

Распахнулись двери, с младенцем на руках явилась его Леночка и голосисто позвала:

— Копейкин!

Жадюга всколыхнулся, кинулся, протянул руки к свертку. Леночка ребенка не отдавала, улыбалась. Она произнесла со значением:

— У вас мальчик. Красавчик. Здоровенький.

— Тыщу плати! — хохотнул кто-то из очереди. — А лучше пять.

— Опять вымогательство! — побагровел папаша. — Что у вас за организация? Сплошная коррупция!

Леночка фыркнула и молча сунула ребенка Копейкину.

Женский голос из толпы укорил:

— Зря ты. Вековая традиция.

— Я по контракту уже все оплатил, — отрезал папаша.

— Дай хоть консультанту соточку, — снова высказалась та же дама.

— Ему не денег, а в шею надо! Гадостей мне наговорил! — окончательно взъярился Копейкин.

Савва подкатил к сердобольной женщине:

— Давайте вас проконсультирую. По поводу имени для ребеночка.

Женщина взглянула весело:

— А чего голос такой загробный?

Врать не стал:

— Неприятно к людям приставать.

— Так и не приставай!

— Деньги нужны.

Она авторитетно отрезала:

— Таким образом точно не заработаешь. По профессии кто?

— Историк. Специализация по Древней Руси.

Женщина хихикнула — обычная реакция обывателя — и спросила (в тысячный, наверное, раз у него интересовались):

— На хрена тебе это нужно?

Раньше он пытался рассказывать — про строгую красоту «Слова о законе и благодати» и сейчас почти детективный сюжет «Повести о Петре и Февронии Муромских». Но взглянул в глуповатые ярко-синие глаза женщины и промолчал.

Та посмотрела оценивающе:

— Интеллигент, значит. Костюмчик тебе, кстати, идет. А звать как?

— Савва.

Она развеселилась:

— Как ты сказал? Саван? Себе-то что такое имя дурацкое выбрал?

— Это родители выбирали. И оно не дурацкое. Означает старец или мудрец.

— Да, Савушка, с тобой не соскучишься. Хочешь, на работу к себе возьму? Двести косых в месяц.

— А что делать?

— Вечность продавать.

— Не понял…

— Бизнес, конечно, грязный. И морально непросто. Но чтобы в штат попасть, люди по пять лет ждут. А тебя возьму вне конкурса. У нас чокнутых много. Вдруг тоже приживешься.

* * *

Когда муж больше года в параличе, уже не так и страшно, что помирает. А те, кто осуждают за жестокосердие, пусть попробуют сами денно и нощно, без помощников, тягать, переворачивать, подмывать, кормить через трубочку, впихивать таблетки и с ангельским ликом сносить вечно дурное расположение духа.

Супруг, честно сказать, и в здоровом состоянии был тот еще подарочек. Но семью кормил, подарки дарил, руку не поднимал, потому Марьяна терпела. И даже когда паралитиком стал, в благодарность за все хорошее старалась не тиранить. Почти. Но уж после того, как призвали, наконец, страдальца на вечный покой, перед собой лицемерить не стала. Закрыла покойному глаза — руки не дрожали. Переодела кофту — ту, что муж в агонии обслюнявил, сначала отнесла в стиралку, но потом передумала и швырнула в мусор. Подошла к зеркалу, легонько подкрасила глаза, положила на губы сдержанный блеск. Хватанула рюмочку за помин новопреставленной души и без всякой дрожи в голосе пошла звонить, сообщать экстренным службам о прискорбном событии. Ритуальщиков беспокоить не стала — говорят, стервятники на свежий труп сами слетаются. И хорошо. Пусть побольше понаедет — последних распоряжений супруг, в паралитической скуке, наоставлял немало.