Продавец вечности

— Да мне не обязательно нормального, — развеселилась Маша. — Лишь бы гвоздь умел забить.

— Ну, алкаша приваживать я тоже не позволю, — отбрил дедок. — И так одна-одинешенька на окраине живешь. — Он задумался. — Есть у меня один знакомец — Василич. Человек хороший, но блаженный.

— Это в каком смысле? — испугалась Маша.

— Живет один, в лесу. Говорит, что язык птиц понимает: разговаривает с ними — они в ответ что-то чирикают. Но руки золотые.

— Представляю, как от вашего протеже пахнет, — сморщила нос Маша.

— У него сруб рядом с водопадом, — усмехнулся сосед. — И моется там, и вещи свои стирает.

— А зимой?

— До белых мух в своей времянке сидит. Только когда совсем морозы, в Сочи перебирается. У него там квартира.

— Ну-у… зовите вашего аборигена.

Когда Маша увидела Василича, решила: настоящий йети — длинные волосы, борода, усищи, рубашка из холстины, лицо обветренное, ручищи огромные, натруженные. Но глаза (пусть прятались под огромными бровями-кустами) глядели осмысленно. И Ванессу Мэй он попросил выключить.

— Почему? — удивилась Маша.

— Не люблю суррогаты, — поморщился гость.

Она улыбнулась, поставила Первый концерт Чайковского (за роялем, конечно, Денис). Абориген кивнул:

— Нормально, — и отправился воевать с подтекающим котлом.

Потом выпили чаю. Василич не чурался застольной беседы.

— А правда, что вы прямо в глухом лесу живете? — первым делом спросила Маша.

— Правда.

— Убеждения? — Она подмигнула: — Или от кого-то прячетесь?

Он пожал плечами:

— Ни от кого не прячусь, но людей не люблю.

— Почему?

— Вечно у вас театр: то одна декорация, то другая. И самому актерствовать надо. А в лесу — все настоящее: яркие краски, тишина, никто тебя не трогает.

Она прищурилась:

— А живете на что? Натуральное хозяйство?

— Пчелы есть. Апельсины, мандарины, кумкват сажаю. Травы собираю, грибы. Покупателей хватает.

— Все равно должна быть причина, чтоб отшельником стать. Вас по бизнесу кинули? Или любовь несчастная?

— Нет никакой причины. Я просто никогда особо не умел общаться с людьми, но долго пытался: учился, работал, тусовки-вечеринки. И вечно через силу! Сижу в кафе, ем эрзац-еду, дышу дымом. А годам к сорока наконец решил: зачем через себя переступать? И сбежал, построил хижину. В пяти километрах от ближайшей цивилизации чувствую себя просто отлично.

— Но как же без цивилизации? А готовить? Книжку вечером почитать? Или если вдруг к врачу срочно надо?!

— Газовая плитка. Генератор. Квадроцикл. А в телевизоре или ванне-джакузи я не нуждаюсь.

Он взглянул проницательно:

— А вот вы, по-моему, точно сбежали от несчастной любви.

Маша никому на Розе Хутор не рассказывала про Дениса, и Василича-йети видела впервые в жизни. Но она так давно ни с кем не говорила — о себе! На работе вечное чирик-чирик ни о чем, с соседями — тоже только о текущем.

Поэтому не удержалась и выложила — как на духу.

— Это тот Денис, который сейчас Чайковского играл? — уточнил новый знакомец.

— Да, да! Это мой одноклассник! Он так меня любил, а я оказалась дурочкой!

— И вы надеетесь, что можно обернуть время вспять? — улыбнулся Василич. — Заполучить Дениса?

— Не знаю, на что надеюсь, — печально вздохнула Маша. — Просто сижу на балконе, слушаю, как он играет, и мне очень хорошо.

— В следующий раз я вам диск Евгения Кисина принесу.

— Откуда он — в вашем натуральном хозяйстве?

— Закажу.

— Спасибо.

Маша встала из-за стола. Настроение испортилось.

— Сколько я вам должна?

Он пожал плечами:

— С девушек не беру.

Машу ужасно раздражала эта местная фразочка. Деньгами не возьмет, зато приставать будет.

Но йети, оказалось, не только язык птиц понимал, но и ее мысль тоже смог прочитать. Он усмехнулся:

— Приставать не собираюсь. Куда мне со звездой Денисом тягаться!

Вот — рассказала на свою голову!

Она поджала губы и вышла проводить своего «мужа на час» за калитку. Время еще не позднее, даже не смеркалось, но из лесу вдруг показался Джек.

Маша к тому времени собаку почти приручила. Погладить себя самоед по-прежнему не позволял, но на нее рычать-щериться перестал. А на гостя — оскалился. Потом прижал уши и начал угрожающе подступать.

— Осторожнее! — перепугалась Маша.

Но абориген, отстранив ее своей лапищей, молча стоял и ждал приближения пса.

— Он вас порвет! — пискнула хозяйка.

Но суровая поступь Джека становилась все неуверенней. Яростный лай поменял тональность и обратился в скулеж. Однако пес не отступал — продолжал, будто под гипнозом, приближаться. Когда он оказался в шаге от них, Василич приказал:

— Сядь.

Джек повиновался, понурил башку.

— Хозяином себя мнишь? — вкрадчиво спросил Василич.

Пес опустил голову еще ниже, уткнул подбородок в уличную пыль.

— Дом теперь не твой, — мрачно изрек лесной житель. — И не смей сюда больше приходить.

Огромная собака поспешно вскочила и бросилась к лесу. Когда пес убегал, он обернулся и, Маше показалось, поглядел на нее с обидой.

— Зачем вы его прогнали? — спросила она аборигена. — Этот Джек очень несчастный. Я его подкармливаю.

— Он вас благодарит? Дом охраняет?

— Н-нет. Только воет по ночам.

— Значит, никчемный, невоспитанный пес. Нечего ему тут делать.

Маша расстроилась: