Продавец

Придя домой я все же сообразила, что у меня нет номера телефона продавца, и что я даже не спросила его, готов ли он, чтобы я «запускала руку» в базу данных его магазина, в конце концов, это еще более интимная сфера, чем мои сны о нем.

Поэтому мне пришлось спуститься, выяснить пару рабочих моментов, заверить пятнадцать раз, что мне это не сложно, и даже один раз обидеться, у меня высшее экономическое образование, его неверие в мои способности даже как-то оскорбительны.

По истечении трех часов, отложив последнюю накладную в сторону, я, открывая на его компьютере вордовский файлик, пишу ему:

«Все!»

«Спасибо. Что я тебе должен?»

Долго думаю, насколько приемлемо попросить расплатиться натурой, в итоге пишу:

«Брось, ты собрал мне стеллаж, все поровну»

В итоге он спрашивает меня откуда я. Я отвечаю.

Он спрашивает про моих родителей, про друзей, где я люблю бывать и даже что я люблю на завтрак.

Общение в TeamViewer отличается от виртуального тем, что у тебя нет второго шанса. В любом онлайн общении ты можешь передумать перед тем, как отправить сообщение. Но тут все на виду. Ты пишешь букву — её видят. Это сродни обнажению мыслей. Надо или очень быстро думать или отвечать честно. В итоге, к пяти часам утра мы играем в ассоциации, он смеется над тем, что у меня арбуз ассоциируется с белым хлебом, а я хихикаю над его рядом из клубники и квадрацикла.

К шести утра я засыпаю, на работу мне только к вечеру, к вечерникам, так что у меня есть время выспаться и подумать. Подумать над тем, нравятся ли мне знания о том, что клубника у продавца ассоциируется с квадрациклами, а черный чай — с ночью.

Последующие недели мы общаемся почти так же. Я спрашиваю, как он собирается выходить из положения с новогодним подарком, ведь очевидно, что Пегаса крайне сложно найти. Он отвечает, что сторговался на Блум с Энчантиксом… я не спрашиваю что это. Или кто. Звучит ужасающее.

Проходя мимо детской площадки днем, я увидела своего продавца и маленькую Васю, все же есть что-то удивительное в том, что мы почти тезки. Вася старательно собирает снег зеленой лопаткой, строя что-то наподобие снежной крепости, по форме больше напоминающей неровный сугроб, а продавец, сидя на лавочке, широко расставив ноги, опустив голову, смотрит попеременно на свои ботинки, потом на телефон, потом снова на ботинки.

— Привет, — сказала я.

— Привет, Василина, — услышала в ответ.

— Что делаешь?

— Гуляем, — ухмыляется, — перед поездкой… к бабушке.

Сажусь рядом.

— Давай вместе гулять…

— Давай, — все так же глядя на свои ботинки.

Отчего-то хочется провести рукой по скуле продавца. Мы сидим какое-то время, каждый глядя на свои обувь.

— Пап, ты взял Маню? — выводит от задумчивого лицезрения обуви.

— Эм… Вася, может без Мани?

— Пааааааппп…..

— Давай лапку, детка, пошли за Маней.

— Я не хочу идти, у меня домик.

— Домик, — шепчет продавец…

— Кто такая Маня? — спрашиваю я.

— Её медведь. Плюшевый. Боюсь, без него она не сядет в машину и откажется спать.

В словах продавца есть смысл, если бы у меня был свой медведь, я бы тоже отказывалась спать без него, но у меня есть только свой заводной петушок, и тот болен ветрянкой.

— Сходи за Маней… я посмотрю за Васей, — говорю я раньше, чем понимаю, что не имею ни малейшего понятия, как смотреть за четырехлетними детьми. Я имею ввиду, нужно делать что-то особое? Возможно, нужна какая-то лицензия или что-то в этом роде.

— Хорошо, — быстро соглашается продавец. — Спасибо, — звучит слишком бархатно.

— Детка, — вставая, идя к маленькой девочке, садясь рядом с ней, глядя в глаза, что-то объясняя, на ходу поправляя варежки и шапочку. Начинаю жалеть, что у меня нет варежек.

Егор уже почти отошел от детской площадки, как я в ужасе вспоминаю нечто важное о детях, что конечно же надо выяснить прямо сейчас, пока папа маленькой девочки не ушел далеко.

— Егор, — кричу я, — аа… у Васи есть аллергия? — когда меня отправляли в детский лагерь или санаторий, в анкете для родителей всегда была такая графа, так что вопрос мне кажется существенным.

Он возвращается, глядя ровно на меня своими серыми глазами, подходит близко, еще ближе, совсем близко и в губы, проводя прохладными пальцами по моей шее:

— Непереносимость лактозы. У Василисы непереносимость лактозы, но шансов, что она найдет на детской площадке продукты, содержащие лактозу, не так и велики, правда, Василина? — его губы почти на моих губах, двигаются в такт моим «не так и велики». И, быстро развернувшись, уходит.

Так или иначе, но к нам мчится Новый год, в обнимку с Дедом Морозом, снегурочкой, снегом, салатом оливье и желанием под бой курантов. Ни у кого никогда не сбываются эти желания, но все их загадывают, я думаю, это оттого, что все загадывают невозможное.