Продавец

Так же мой сотовый разрывался от смс, которые я удаляла, не читая, потому что боялась чего-то. Мне было жалко своего невесомого и временного душевного равновесия и жалко Егора, который искренне пытался, но все время его равновесие было столь же невесомым, и он так и не нашел со мной удовлетворения.

Выглядывая утром в окно, я решила, что мое равновесие все же пошатнулось вместе с психикой и сейчас играет с моим зрением в странные игры. Потому что на старых качелях во дворе пятиэтажки, с бельевыми веревками и зелеными столами, где вечером собирались мужики играть в домино, я увидела высокую фигуру. Фигура сидела, широко расставив ноги, раскачивая себя на качелях, в замшевых мокасинах, перекручивая идеальными пальцами рук ремешок на часах, в цвет обуви.

Чтобы убедиться, что это все же мираж, а мне срочно требуется психиатрическое обследование, я сбежала вниз по лестнице с третьего этажа и буквально врезалась в колени в темно серых, почти черных льняных брюках, которые держались на широком ремне с причудливой пряжкой.

— Егор, — говорю я, но это звучит даже тише, чем шепот.

Глава 7

Ловя взгляд серых глаз я слышу «Господи», я слышу «Василина», я слышу «Это ты», я слышу «Прости меня, прости», когда уже не вижу глаз, а вижу только затылок и чувствую сильную хватку рук вокруг моей талии. Я понимаю, что лоб продавца упирается мне в живот, а сам он стоит на коленях, бормоча что-то, похожее на молитву, из которой знакомыми кажутся только слова «Василина» и «Прости».

Я читала несколько книг, где поверженный герой-любовник стоял на коленях перед своей дамой сердца, и даже смотрела какой-то фильм, но я никогда не представляла себя на месте этой дамы. К тому же, антураж для съемочной площадки был сомнительным — одно постельное белье, колыхающееся на утреннем ветру чего стоило, но я не могу поднять своего героя-любовника с колен, потому что он только крепче держится и жарче шепчет:

«Прости меня»

«Прости меня»

«Прости»

Пока в ужасе я не понимаю, что стою посреди двора, где прошло мое детство, в маленьком городке, передо мной на коленях стоит красивый мужчина, а я все еще остаюсь маленькой провинциальной девочкой, которая не понимает, что делать в такой ситуации.

Без сомнения, что-то внутри меня ликует, но неприятие ситуации в целом побеждает, когда я практически визжу:

— Встань!

Я слишком часто визжу в присутствии продавца… А должна бы вальяжно накинуть ногу на ногу, позволить сцеловывать ему пыль с моих туфель, но на мне даже не туфли, а резиновые сланцы с бабочками у щиколоток.

— Нет… — слышу я ответ, уверена, что мой живот расслышал ответ лучше.

— Егор, встань, люди смотрят.

— Плевать… — моему животу тоже плевать, было бы лучше, если бы он шептал моему уху, а не животу…

— Мне не плевать.

— Нет.

И снова.

«Прости меня»

«Прости меня»

«Прости»

Мне пришлось опуститься рядом с ним, не на колени, и встретиться с серыми глазами. И замолчать. Никогда прежде я не видела плачущих мужчин… слезы в серых глазах пустили мурашки по моему телу, я не могла оторвать взгляд от этих переливов, было что-то завораживающее в этом.

— Как ты нашел меня?

— У вас очень маленький город, — шепотом.

— Зачем ты приехал?

— Прости меня, Василина…

— Я не знаю, я не могу…

— Прости, Боже… Василина… я не… у меня… я не спал с Аленой… — а вот теперь глаза не смотрят в мои.

— Ты врешь, Егор, вечерники всегда врут.

— Вру… Прости меня… прости, — его руки безвольно висят вдоль тела, а тело так и не поменяло своего положения.

Я сижу рядом на корточках. И все это скорей смешно, чем грустно.

— Где твои вещи? — наконец интересуюсь я, вспомнив, что он проделал немалый путь, а законы гостеприимства никто не отменял в нашем маленьком городке.

— Нет… я просто сел на поезд……. не знаю, прости меня.

Резко вставая, я дергаю Егора за руку, заставляя встать.

— Давай я тебя накормлю, что ли, и не знаю… может тебе в душ надо или еще что-то, ты с дороги… у меня есть запасная зубная щетка, правда она розовая, все мои щетки розовые… а эту я еще не успела распаковать, так что, думаю, тебе она подойдет… — говорю я, ведя за руку продавца в дом моего детства, останавливаясь перед приоткрытой дверью, — пошли.

Наблюдать за молчаливым Егором на нашей небольшой кухне очень странно. По его глазам видно, что они плакали, но родители не задают вопросов. Папа через время выходит, потому что ему в очередной раз позвонили, быть педиатром в маленьком городке — это значит, что у тебя никогда нет выходных. А мама суетится, предлагая наперебой то одно блюдо на завтрак, то другое, и я уже начинаю сомневаться, что передо мной в действительности сидит мой высокий сероглазый продавец, а не Робин Бобин, который съел теленка на обед. Уверена, такая диета не пошла бы на пользу аппетитной заднице. Но мама есть мама, она всегда пытается всех накормить, так что Егор не может быть исключением и, хотя в маминых глазах читаются вопросы, она убеждена, что сначала гостя надо накормить, потом уложить спать, а потом уже можно и зажарить.