Только сильная централизованная власть с экономикой, основанной на системе единого централизованного планирования, могла добиться основных целей социалистического общества, начиная с обобществления экономически значимой собственности и кончая успешной защитой достижений революции от посягательств как внутренних, так и внешних врагов. Только в этих условиях можно было осуществить ускоренную индустриализацию и электрификацию страны, повышение уровня образования и обеспечение общедоступного бесплатного здравоохранения для всего населения, развитие самых отсталых, угнетаемых при старом режиме национальностей и этнических групп по всей стране.
Нигде и никогда в мире до СССР не было сколько-нибудь испытанных образцов или примеров надежной практики социалистического развития. Не было никаких гарантий того, что намеченные планы сработают. Вся история Советского Союза, по сути дела, являлась чем-то вроде вереницы уникальных экспериментов и испытаний самых разнообразных механизмов и систем в сферах планирования, формирования цен, норм труда и трудового вознаграждения. Был заложен и осуществлен ряд невиданных до тех пор начинаний и проектов. Складывалась уникальная практика налаживания оптимальных соотношений между тенденциями централизации и децентрализации в реально существующих условиях общей государственной собственности на средства производства и системы единого хозяйственного планирования. И, конечно, было вполне естественно, что в ходе всей этой по-настоящему новаторской и гигантской работы первопроходцев появлялось множество проблем. Однако это вовсе не означало, что проблемы являлись следствием самой централизации как таковой. Утверждать это — то же самое, что утверждать, будто «проблемы социализма находятся в самом социализме».
Но именно такой и оказалась в конечном итоге политика Горбачева, который стал на путь уничтожения этой уникальной системы единого экономического планирования и открыл двери для хозяйственной практики частной собственности.
По мнению сторонников теории «отсутствия демократии» в советской системе, наиболее веским доводом в ее поддержку является то обстоятельство, что большинство советских граждан, в том числе рабочего класса и членов самой Коммунистической партии, по сути дела, не противостояли сколько-нибудь активно процессам фактического свержения КПСС, уничтожения социализма и восстановления порядков капитализма.
Они считают также, что это порождает и ряд других вопросов по поводу жизнеспособности системы социалистической демократии. В какой мере, например, она действительно выражала интересы рабочего класса? Являлась ли Коммунистическая партия на самом деле его авангардом, раз рабочие так и не поднялись в защиту ее власти, да и сама она оказалась не в состоянии организовать эффективное сопротивление силам и процессам реставрации капитализма?
А раз не было сопротивления со стороны как рабочего класса, так и самой Коммунистической партии и коммунистов, то, по заключениям сторонников данной теории, очевидно, что-то определенно не ладилось в системе советской демократии.
Однако действительная история событий в период процессов непосредственного разрушения Советского Союза в значительной мере опровергает такой тип логики. В 6-м разделе данной главы содержится ряд документальных доказательств того, что сопротивление со стороны рабочего класса имело место, и его значение ни в коем случае нельзя недооценивать или умалять.
И все же и по сей день все столь же трудным остается объяснение, почему сопротивление это так и не приобрело масштабов, необходимых для того, чтобы остановить и предотвратить уничтожение социализма.
Даже Стивен Коэн, один из самых компетентных историков, изучавший этот период, поражается прежде всего тому, как могло оказаться возможным, чтобы столь огромное большинство граждан давно уже сложившегося развитого индустриального общества позволило себе просто пассивно созерцать, как незначительное меньшинство превращает в свое личное достояние огромнейшие активы общенародной собственности, толкая таким образом все общество в сторону демодернизации и отсталости и обрекая на бедность большую часть его населения. Такое, по заключению Коэна, «происходило впервые за всю историю человечества». (С. Коэн. «Неудавшийся крестовый поход. Америка и трагедия посткоммунистической России»).
Без сомнения, подобное молчаливое, хоть и с явным нежеланием, принятие всем народом определенной политики, идущей вразрез с его интересами, не может не вызывать глубокое беспокойство. Однако надо сказать, что явления такого рода гораздо в большей степени распространены в условиях капиталистических стран, чем об этом привыкли думать большое число их жителей.