— Да, даже оптимально. Идеал недостижим, одна связка улучшает одни параметры, другая — другие. В общем, это не важно. Важно то, что можно говорить о почерке автора программы. Как он обходит трудные места. Не на какой параметр ориентируется, а как он добивается нужного результата. Как он связывает элементы.
— Фирменные приемы?
— Вроде того. Я проанализировал работы, что Сорок Два распространяет в сети, и уловил некоторые характерные черты, которые позволяют говорить… или предполагать, что… — Сергей вновь сбился. — Одним словом, есть ощущение, что…
— Что программы написаны одним человеком? — помог Строганову Мишенька.
— Только самые сложные из них. И вирус, разумеется. Самые сложные программы тритонов написаны одним и тем же человеком, с очень характерным почерком.
— Мы знаем, что Сорок Два отличный машинист. В чем проблема?
— В том, что программы писал не Сорок Два.
— Не понял. — Щеглов ошарашенно посмотрел на связиста.
— Что тут можно не понять? — Выпалив свое главное подозрение, Строганов окончательно успокоился. — Я сравнил нынешние программы со старыми разработками Сорок Два и не увидел общих черт. Прежние программы Сорок Два хороши, но не дотягивают до грани гениальности. А π-вирус шагнул за нее. И некоторые другие программы — тоже. Я считаю, что Сорок Два не имеет отношения к их написанию. Это не его стиль, не его почерк, не его, черт побери, уровень!
— Сорок Два изменился, — возразил пришедший в себя Щеглов. — Ты правильно сказал: раньше он был обычным нейкистом, а теперь этот урод — чертов пророк. В конце концов, он придумал троицу!
— Среди тех программ, что появляются сейчас, есть его работы, — твердо произнес Строганов. — Я могу их назвать. Я их вижу. Но π-вирус писал не Сорок Два!
— Пусть так, — подумав, согласился Мишенька. — Значит, наш приятель-террорист завел толкового и не амбициозного помощника. Тот создает гениальные программы, а Сорок Два выдает их за свои.
Сергей нервно дернул плечом. Судя по всему, он собирался сказать нечто столь же неожиданное, что и пару минут назад.
«Нет, — поправил себя Щеглов. — Нечто еще более странное. Нечто такое, во что ему самому верится с большим трудом».
— Я понимаю, что говорю о вещах, которые трудно, практически невозможно доказать, — медленно протянул Строганов. — Авторство компьютерной программы… Цифровой почерк… Но я почти уверен, что основные программы Сорок Два, а главное — π-вирус, написаны Чайкой.
У Мишеньки хватило самообладания не сопроводить услышанное удивленным возгласом.
Он снял очки, неторопливо протер линзы извлеченной из кармана салфеткой, водрузил очки на место и тихо произнес:
— Чайка погиб.
— Я знаю, — кивнул Строганов. — Но я говорю как человек, проанализировавший программы Сорок Два и Чайки. И готов поставить на кон свою репутацию: π-вирус написал Чайка.
Гром?
Нет.
Барабаны?
Нет.
Тогда что?
«Дерьмо — вот что! Самое настоящее дерьмо».
— Подъем, придурки! Хватит яйца массировать, работать пора! Подъем!
Офицер Ушенко презирал сирену или свисток. Палка — вот главное орудие надзирателя. В пять утра начинал долбить по решеткам камер, вызывая неимоверный, бьющий по самому мозгу грохот, к которому Илья так и не смог привыкнуть.
— Шевелите задницами, шлюхи! Быстро! Быстро!
«Дерьмо!»
Плохо, когда день начинается с такой мысли. Но что делать, если мысль эта правильная — впереди еще один дерьмовый день.
— Быстрее, подонки! Или кто-то хочет в карцер?
Нет уж, лучше жить в камере. Три на три метра, двухъярусные нары, толчок и грязная раковина. Из крана течет вечно ржавая вода.
Африка, мать ее.
Дерьмо!
Едва услышал грохот, нужно вскочить и метнуться в «санитарный угол», демонстрируя, что не терпится отлить, дабы быстрее приступить к работе. Сегодня к толчку первым успел Араб, поэтому пришлось чистить зубы. Таковы правила: время попусту не тратить, пока один облегчается, второй умывается. Если офицер Ушенко заметит, что ты брезгуешь полоскать рот под пердеж соседа, карцера не избежать.
— Кто там еще спит? Подъем!
Вместо зеркала — намертво вмурованный в стену кусок полированного металла. Изображение хреновое, бриться приходиться на ощупь, зато отчетливо виден вытатуированный на лбу номер: «0286». Африканский, мать его, ценник.
Дерьмо!
В обычных тюрьмах заключенным вставляли местные чипы, за перемещением и поведением следили с помощью компьютера, а вот в Африке такой ерундой не заморачивались. Чипов нет никаких, вместо них в «гнезде» заглушка, а на лбу — номер. И на бритом затылке номер, чтобы господа надзиратели узнавали заключенного со спины, а еще на груди, руках и ногах. Илья не удержался, спросил — зачем? К его удивлению, татуировщик ответил: