Продавцы невозможного

— Прими благословение духов Лоа, сын мой, — важно отозвался Джошуа Таллер.

— Спасибо, ваше преосвященство, спасибо. — Распорядитель склонился и поцеловал архиепископу Московскому руку. Где-то в глубине души он исповедовал классическое католичество, однако бизнес есть бизнес — зачем ссориться с выгодным клиентом?

— Позвольте предложить шампанское, ваше преосвященство? Двадцатилетний «Дом» для вас.

— Предлагайте.

Распорядитель вышколенно захихикал над шуткой. Не забыл махнуть рукой, и около архиепископа вырос официант с подносом.

— Сегодняшний каталог уникален.

— Я знаю…

Монсеньор Таллер явился в традиционной для выхода в свет черной сутане, перехваченной широким красным поясом. Однако левое его плечо украшала леопардовая шкура — не по уставу, зато освежает образ. Традицию «странных мелочей», призванных демонстрировать, что архиепископы тоже люди, ввел духовный лидер Баварии Папа Джезе, большой любитель старинных цилиндров и фраков игривых расцветок. Ахо она раздражала, однако многие архиепископы поддержали баварца. И не только в одежде.

— Джош, добрый вечер! — А это уже не распорядитель, это гость. Широкий и в плечах, и в талии Зильберштейн, глава московского отделения «N.O.G. Steel». — Давно не виделись.

— Прими благословение духов Лоа, сын мой, — предложил Таллер, проглотив шампанское.

— Джош, ты же знаешь, я из другой конфессии.

— Лишнее благословение не помешает.

— Ну, если ты настаиваешь… Все равно — нет. — Зильберштейн рассмеялся и похлопал архиепископа по плечу. — Как твои дела?

— Неплохо.

— Что решил прикупить?

— Пару картин.

— Посмотрим на шедевры?

— Как раз собирался.

Полотна выставлены тут же, вдоль стены. Не все, разумеется — не поместились бы, — но и от самых главных глаза разбегаются. Сегодня правил бал двадцатый век: Пикассо, Малевич, Ларионов, Дали…

— Помню, ты увлекался ребятами постарше, Джош, фламандцами, если не ошибаюсь.

— Меняю обстановку в летнем доме. Хочется чего-нибудь нового.

— Могу посоветовать толкового дизайнера.

— Я знаю, чего хочу.

— Можно только позавидовать.

Владельцы аукционного дома не стали превращать главный зал в некое подобие викторианской гостиной, обшивать его дубовыми досками и наполнять вычурной мебелью, стараясь «дать почувствовать дух времен и традиций». Зачем? Глупо декорировать под старину помещение, расположенное на сорок пятом этаже башни «Белая береза». Какой дух тут можно передать? Зал выглядел настолько современным, насколько это возможно, демонстративно модернистским, и выставленные на продажу древности казались артефактами с другой планеты.

— Господин Грязнов! — Распорядитель пожал протянутую ладонь двумя руками. — Искренне рад!

— Взаимно.

— Патриция, черное вам к лицу.

— Благодарю, Артур.

Взгляд распорядителя вернулся к Кириллу.

— Интересуетесь чем-то конкретным?

— Хочу понять, что нынче в моде.

— Хитрец…

У де Моро, как и в любом другом аукционном доме, не существовало жестких правил: если покупатель хотел остаться инкогнито, он мог торговаться через сеть или воспользоваться услугами посредника. Однако в Москве постепенно сложилась традиция присутствовать на торгах именно этого дома лично, превращая аукцион в светский раут. Обходились без смокингов и вечерних платьев, однако деловые женские костюмы не приветствовались.

— Я чувствую себя девушкой на выданье, — пробормотала Пэт, пригубив шампанское.

Черное платье оттеняет загорелую кожу, выгодно подчеркивает стройную фигуру и длинные ноги. Серьги, кулон и браслет, названные Грязновым «фамильным гарнитуром», тянут на небольшое состояние, такие драгоценности спокойно надела бы и внучка Романа Фадеева, а не только дочь Кирилла Грязнова. Но главное не шмотки и камни — исходящая от девушки аура молодости и силы, вот что притягивало мужские взгляды.

— Скорее ты похожа на девушку, вызывающую интерес, — хмыкнул Грязнов. — Я не вижу здесь холостяков.

— Еще лучше. — Патриция ехидно посмотрела на отца. — Тебя не смущает?

— Смутился бы, останься ты незамеченной.

— А так есть повод для гордости?

— Именно.

— Господин директор! Какая честь!

Кауфман добродушно кивнул, вяло пожимая протянутую руку:

— Я слышал, сегодня будет серебро.

Как обычно: черный костюм и темная, спортивного покроя рубашка, не предполагающая галстука. И черные кожаные перчатки, скрывающие от окружающих кисти рук.

— Серебра немного, но очень хорошее.

— Уже выставлено?

— Позвольте вас проводить…

Два беза замерли у входной двери, мягко сменив местную охрану. Еще двое — у запасной. В зале же появилось несколько ничем не выделяющихся мужчин в дорогих костюмах и с хорошими манерами. Угощались шампанским. С любопытством разглядывали лоты. И не спускали глаз с окружающих. Имели право стрелять в любого, кто покажется подозрительным.

Их не замечали.

— Вот уж не думала, что Мертвый увлекается искусством, — протянула Патриция.

При его появлении настроение девушки… не ухудшилось, но поменялось.

— Здесь принято говорить: директор Кауфман, — заметил Грязнов.

— Постараюсь запомнить.

— Так вот, директор Кауфман является обладателем небольшой, но со вкусом подобранной коллекции столового серебра.

— Как мило.