Продавцы невозможного

Ему нравились такие вот, неожиданно возникающие разговоры, а то и споры с Мишенькой. Много лет назад Мертвый разглядел в молодом Щеглове себя, приблизил, убедился, что не ошибся, и принялся терпеливо создавать то, что считал идеалом. Не идеального помощника, не «номер два», а самостоятельного, умеющего быть и жестким, и жестоким игрока.

— Любая Традиция в равной степени опирается на миссионеров и крестоносцев. На тех, кто несет Слово, и тех, кто несет Слово с помощью меча. Еще Традиции требуются легенды, требуются гении, либо сознательно посвятившие себя служению, либо сделавшие это под влиянием обстоятельств. Некоторые гении становятся мучениками, некоторые исчезают, что с ними происходит, не важно, потому что их задача — создать ореол, ауру, освятить Традицию своими деяниями. Гении должны играть роль и уходить, освобождая сцену Пророку. Ежедневный труд не для них, вот что я имел в виду, когда говорил о другом претенденте.

— Я понял, доктор Кауфман.

Еще одно откровение «от Мертвого». Мишенька впитывал их, как губка.

— Именно поэтому ты никогда не станешь гением, — ровно продолжил Мертвый. — Ты слишком умен, чтобы позволить себе уйти, сыграв одну-единственную, пусть и яркую роль. Ты никогда не станешь легендой, но ты будешь использовать легенды в своих целях… и во благо тех, кто в легенды верит.

— Спасибо, доктор Кауфман.

— Пророки и апостолы остаются в истории, но они ошибаются, думая, что они ее творят. — Мертвый повертел в руке золотую ручку. — Главная проблема при использовании гениев заключается в том, что их практически невозможно заставить что-то делать. Вариантов два: либо предоставить гению полную свободу, надеясь, что он исполнит просьбу…

— Либо поместить в нечеловеческие условия, — мягко продолжил Щеглов.

— Второй вариант не всегда возможен. Все зависит от личности.

— И наша задача — правильно в этой самой личности разобраться.

Оценить, изучить, наклеить ярлык и применить именно тем способом, для которого она предназначена. В этом случае ошибки исключены.

— Именно поэтому гения нельзя ставить во главе предприятия — на него трудно давить. Убежденный в своей правоте, он будет переть вперед до тех пор, пока не расшибется в лепешку. Не обращая внимания на советы и предупреждения.

— А пророки?

— Они строят храм, — тут же ответил Мертвый. — Таскают кирпичи. Подгоняют десятников. Они не могут не меняться, и в том числе — под чужим влиянием. Тут главное — угадать со словами. И со временем, когда эти слова произнести.

— Пророки слабы?

— Пророки — практики. Или становятся практиками, когда осознают, за какой груз взялись. Но, как бы они ни изменились, на первом месте у них всегда останется идея, а не ее реализация.

Услышь кто-нибудь их диалог — не поверил бы. И тем не менее факт оставался фактом: в главном кабинете «Пирамидома», на самой вершине черной московской пирамиды, два высших офицера СБА вели беседу о пророках и апостолах. И были необычайно ею увлечены.

— В какой-то момент все пророки начинают играть роль?

— Они всегда играют роль. Все всегда играют свою роль. Не отрицай сказанного: «Весь мир — театр». Вечно лишь Колесо, Мишенька, вечное Колесо постоянного обновления. От рождения к смерти. Цветок распускается на прахе, дает плод и гибнет, обращаясь в прах, уступая место новому. Так было и так будет.

— И никому не дано нарушить закон…

Щеглов не спрашивал, просто протянул крепко-накрепко вбитую догму. Но Мертвый ответил:

— Пробовали. И сам видишь, в каком дерьме оказались.

Лишенный привычного, а главное — необходимого механизма обновления, мир замер над пропастью — вот истина, в которую Кауфман верил безоговорочно. И вера его подтверждалась тем, что он видел вокруг. Мир балансировал, разбухая конфликтами — ведь те, кто стоит у черты, способны лишь кусаться, — и готовился сорваться в последний прыжок.

— А может, катастрофа была предопределена? Может, не разорви Урзак Колесо, мы никогда не построили бы Станцию?

— Нашли бы другой путь.

— Сослагательное наклонение, доктор Кауфман.

Разломанное Колесо тряхнуло мир, ввело в игру силы, которым был закрыт путь в середину Великого Древа. Силы, у которых не было другой цели, кроме восстановления порядка. Пусть не прежнего — сделанного не воротишь, — но порядка.

— Думаешь, мы все равно катились в тупик?

— Думаю, что Урзак, несмотря на огромное самомнение, был всего лишь орудием, — спокойно ответил Щеглов. — Им воспользовались, чтобы перезапустить все.

Чтобы поломался порядок, чтобы завершающийся цикл дарил не надежду, но смерть. Чтобы люди почувствовали запах тлена, опомнились, и… И чтобы появилась ремонтная бригада.

— Давай поговорим о твоей поездке, — предложил Мертвый.

Философские темы интересны, но о делах забывать не следует.

— Да, доктор Кауфман.

— Как Станция?

— Строится.

Позволить себе столь краткий ответ мог только Мишенька. Никто другой попросту не осмелился бы.

— Как Слоновски?

— Он молодец.

Кауфман спросил не «как дела у Слоновски?», а именно «как Слоновски»? Каким нашел Щеглов человека, которому доверен главный проект Мертвого?