Продавцы теней

Ленни задумалась. А действительно, почему ее интересуют кривые изломанные и изрезанные улицы, странно панорамированные этим чудным человеком? Задумалась и… вдруг начала рассказывать Эйсбару о своих ночных болезненных кошмарах. Недавно ей снился странный сон. Из распахнутой двери на нее двигались существа, состоящие из оживших линий. Вот Алексис Крутицкий с Жоринькой. Нет, это два длинных параллелепипеда. И в то же время — Алексис и Жоринька. Вот Мадам, превратившаяся в черный квадрат. Вот бывший муж Лизхен. Или треугольник, прочно стоящий на широкой основе? Овалы, круги, трапеции… Острые и тупые углы… Знакомые и незнакомые… Зачем они тут? Откуда явились? Иногда от сквозняка фигуры изгибались, гнулись, извивались, переламывались пополам, клонились к ее постели. А то вдруг исчезали. На полу разливалась огромная лужа, в которой мир виделся вверх ногами. Улица, дома, авто, пешеходы и все двигалось, ехало, бежало вниз головой, как будто два мира столкнулись на поверхности воды — обычный и наизнанку — и существуют одновременно. Ленни не успевала удивиться, откуда в ее спальне лужа и почему в ней отражается не комната, а нечто несуразное, а улица уже разваливалась на части. Дома карабкались один на другой, линии тротуара и мостовой ложились наискось, толпы одинаковых людей бежали в разные стороны и неожиданно сталкивались в центре лужи.

— … и представьте себе, Эйсбар, стрелку трамвайных рельсов и два трамвая, которые несутся навстречу друг другу, но почему-то не сталкиваются, а въезжают друг в друга и исчезают. Как вам это понравится? — вспомнила Ленни свою уличную фантазию.

— Мне это понравится, — серьезно ответил Эйсбар. — Как вы сказали, въезжают друг в друга?

Он взял в руки две фотографии, на которых изображено было прибытие поезда на вокзал Ла Сьота, разрезал по диагонали, два обрезка бросил на пол, а два сложил. На сложенных кусках два одинаковых поезда уткнулись друг в друга носом.

— Если бы это была синематографическая пленка, а не фотография, оба поезда продолжали бы ехать и исчезали бы друг в друге. А вот ваша лужа.

Он проделал те же манипуляции с отпечатками смешного человечка, поливающего из шланга улицу и действительно напрудившего целую лужу, и конки, проезжающей мимо дома. Обрезал снимок с конкой и ловко положил вверх ногами на первый снимок так, что конка казалась отражением в луже.

— Представьте себе, что смотрите на экран. Сверху поливальщик льет воду, а снизу в луже едет конка. Совмещение кадров, никакого волшебства.

Ленни посмотрела и взяла со стола одну из валяющихся там фотографий. Долго думала. Взяла другую, третью, четвертую… Быстро схватила ножницы и принялась кромсать фотографии. Время от времени хватала еще какой-нибудь снимок и тоже пускала в дело.

— Клея нет? — бросила Эйсбару.

Тот внимательно взглянул на нее и молча придвинул баночку клея и кисточку.

Ленни лихорадочными движениями начала склеивать куски снимков.

— Вот! — радостно воскликнула она, наконец отбрасывая в сторону кисточку. — Взгляните-ка!

Эйсбар взглянул. Его взору предстала Потемкинская лестница, которую месяц назад он снимал в Одессе. На ступеньки Ленни приклеила женскую фигуру в длинном платье с головой поэтессы, известной тем, что, читая свои стихи, она впадала в экстаз и начинала безумствовать. На фотографии черные волосы поэтессы были растрепаны, густо подведенные глаза выпучились от ужаса, рот был широко открыт в немом крике. Перед поэтессой внизу лестницы катилась детская коляска. Эйсбар вспомнил, что как-то в Тюильри делал фотографии нянь и бонн с детьми и колясками. Вокруг орущей дамы и коляски Ленни понатыкала несколько марширующих ног в солдатских сапогах и галифе. «Парад в Царском селе!» — догадался Эйсбар. Одна, готовая ударить, нога была занесена над коляской. Туда же упиралось и ружье, на штыке которого трепыхался наспех раскрашенный красным карандашом флажок.

— Ха! — выдохнул Эйсбар и крякнул: — Ну и фантазии у вас, Ленни-руки-ножницы! Вы вот что… вы придете завтра? Что вы так смотрите?

Ленни смотрела на Эйсбара, широко раскрыв глаза. Смотрела и понимала, что придет в его мрачное ателье и завтра, и послезавтра, и через неделю, и — всегда. А Эйсбар смотрел на нее и думал: «Не придет — силой притащу!»

«Что это было? — лихорадочно думала Ленни, выбегая на улицу. — Кажется, он понимает меня лучше, чем я сама. Как это у него бред так легко превращается в явь? Но — опасен. Бледный свет упрямых глаз, сам холоден как водолаз», — завершила она размышления нехитрым стишком, на сочинительство которых была падка, когда ее охватывало веселье.

Глава VIII. Ленни развивает бурную деятельность