Я поведал ей о своей попытке вернуть Диккенс и о том, что думал, будто строительство школы вернет городу чувство идентичности. Она сочувственно потрепала меня по плечу и подозвала по рации своего начальника, и пока меня бинтовали, мы втроем спорили о тяжести моего преступления. Представители округа не желали вменять мне что-то тяжелее вандализма по отношению к госсобственности, а я убеждал их, что хотя после возведения Академии Уитон уровень преступности в районе снизился, содеянное все равно являлось нарушением Первой поправки, Гражданского кодекса, а также, несмотря на перемирие в войне с бедностью, как минимум четырех статей Женевской конвенции.
Явились парамедики. Стабилизировав мое состояние с помощью марли и нескольких добрых слов, фельдшер приступил к заполнению формальных документов.
— Близкие родственники?
Пока я лежал, если не при смерти, то почти, я думал о Марпессе. Которая, если верить положению солнца в великолепном синем небе, остановилась на обеденный перерыв у океана в дальнем конце прямо той же самой улицы Розенкранц. Закинула босые ноги на приборную панель, уткнулась носом в Камю и слушает «This Must be the Place» The Talking Heads.
— У меня есть девушка, но она замужем.
— А этот? — Парамедик указала шариковой ручкой в сторону полуголого Хомини, который стоял рядом и давал показания помощнице шерифа: та записывала их в блокнот, недоверчиво качая головой. — Он член семьи?
— Семья? — Подслушивавший фельдшера Хомини несколько оскорбился, вытер свои дряблые подмышки футболкой и подошел узнать, как я поживаю. — Да я ему ближе, чем семья!
— Он уверяет, что его раб, — справилась с записями помощник шерифа. — По словам этого ебанутого, он работает на него уже четыреста лет.
Фельдшер кивнула и пробежалась по его морщинистой спине руками в резиновых перчатках, обсыпанных тальком.
— Откуда у вас эти рубцы?
— Меня пороли хлыстом. Как их еще мог получить ленивый, никчемный ниггер?
Надев на меня наручники и пристегнув их к носилкам, помощники шерифа наконец поняли, что могут предъявить мне обвинение, но пока меня несли сквозь толпу к машине, мы дискутировали о формулировках.
— Может, работорговля?
— Нет, его мне никто не продавал. А что насчет принудительного труда?
— Допустим, но не похоже, что вы заставляли его работать.
— Не похоже, чтобы он работал.
— Так вы его действительно били плеткой?
— Не совсем так. Я плачу одним людям… Это долгая история.
Одной из фельдшериц пришлось перевязать шнурки, положив меня на деревянную скамью автобусной остановки. Со спинки скамейки успокаивающе улыбалась мне знакомая личность в красном галстуке. Он смотрел прямо на меня и подбадривающе улыбался.
— У вас есть хороший адвокат? — спросила помощник шерифа.
— Позвоните вот этому ниггеру, — сказал я, постучав пальцем по постеру. Реклама гласила:
Хэмптон Фиск —
Помни четыре правила для оправдательного приговора:
1. Ни хрена не говори!
2. Не убегай!
3. Не оказывай сопротивления при аресте!
4. Ни хрена не говори!
1–800-СВОБОДА Se Habla Español[228]
Он опоздал на обвинительный акт расширенной коллегии присяжных, но услуги Хэмптона того стоили. Я сказал ему, что не могу позволить себе сидеть в тюрьме. У меня урожай созревает, кобыла на днях ожеребится. Вооружившись этим знанием, Хэмптон явился в суд, на ходу смахивая с пиджака листья, выдергивая из завитой шевелюры веточки, и с корзиной моих фруктов в руках. И с места в карьер начал:
— Будучи фермером, мой клиент является очень важным членом данного цветного сообщества, представители которого, что подтверждено документально, страдают от недоедания и авитаминоза. Он никогда не выезжал за пределы штата Калифорния, у него древний пикап на этаноле, который, черт побери, найти в этом городе нереально, следовательно, скрыться от следствия никак не может.
Генеральный прокурор штата, специально прилетевшая на слушания из Сакраменто, вскочила на ноги, обутые в туфли Prada на высоких каблуках:
— Протестую! Подсудимый, просто злой гений во плоти, своими отвратительными действиями умудрился подвергнуть расовой дискриминации все расы одновременно, не говоря уж о его собственном нескрываемом рабовладении. Правосудие штата Калифорния считает, что имеет более чем достаточно доказательств для обвинений в злостном нарушении Билля о гражданских правах в редакции 1866, 1871, 1957, 1964 и 1968 годов, 13-й и 14-й поправок к конституции[229]
, а также шести из десяти библейских заповедей. Будь моя воля, я бы обвинила его в преступлениях против человечности!— Вот вам доказательство человечности моего клиента, — спокойно произнес Хэмптон, осторожно поставив корзину с фруктами перед судьей и отступив назад с низким поклоном. — Только что собраны на ферме моего клиента, ваша честь.
Судья Нгуен потер усталые глаза. Взял нектарин и, задумчиво покатав в пальцах, произнес: