Продажная тварь

— Черт побери, Марпесса! На то, чтобы засунуть все это обратно в коробку, уйдет столько же времени, сколько на сами вычисления.

Марпесса схватила мой член за основание и сжала.

— Бонбон, ты стыдишься, что я работаю водителем?

— Что? С чего ты это взяла?

— Ни с чего.

Никакие ласки и поцелуи в уши моей возлюбленной не убирали с ее лица задумчивость, а ее соски не твердели. Заскучав от моих дурацких прелюдий, она засунула краешек ведомости с оценками мне в уретру и нагнула мой член так, чтобы я мог читать ведомость как обеденное меню. Какой-то шестиклассник Майкл Гальегос записался на какие-то там дополнительные предметы и получает по ним оценки, которые я не мог разобрать. Но, если верить комментариям учителя, у него наблюдается прогресс в арифметическом мышлении.

— «Пиар», что это за оценка такая?

— Профессиональные результаты.

Карисма интуитивно ухватила саму психологическую суть моего плана, еще когда я только начал ее осознавать. Она поняла, что черные желают доминирующего белого присутствия рядом с собой, символом которого стала Академия Уитон. Потому что знала: если и сегодня, во времена расового равенства, рядом появляются те, кто белее, богаче, чернее или кита́истее нас, у нас тотчас же возникает потребность произвести впечатление, вести себя подобающе, заправлять рубашку в штаны, исправно делать домашнее задание, не опаздывать, делать удачные штрафные броски, поучать и всячески доказывать свою состоятельность в надежде, что нас не уволят, не арестуют, не увезут в неизвестном направлении и не пристрелят. В сущности Академия Уитон хочет донести до своих студентов те же слова, которые произнес Букер Ти Вашингтон, великий просветитель и основатель Университета Таскиги, обращаясь к своим необразованным братьям: «Набирай полное ведро, пока есть вода». И хотя мне всегда было непонятно, почему именно ведра, почему недальновидный Букер Ти Вашингтон не мог рекомендовать книги, логарифмические линейки или ноутбуки, мне всегда импонировала тяга его и Карисмы иметь под рукой белый паноптикум. Поверьте, то, что Иисус, главы НБА, НФЛ и голоса наших GPS-устройств (даже если они произведены в Японии) белые — это неспроста.

Нет сильнее афродизиака, чем расизм и табель в уретре: поэтому когда полуобнаженная Марпесса взгромоздилась на меня, ее голова и головка моего члена сонно замерли у меня на пупке. Все еще сжимая мой фаллос, Марпесса улетела в снах туда, куда мечтают попасть все водители автобусов. Возможно, это была летная школа, потому что у Марпессы во сне автобусы умеют летать. Они прибывают точно по расписанию и никогда не ломаются. Они ездят по радуге как по мосту, и облака для них — это автобусные парки, а рядом, как истребители, парят инвалиды-колясочники, словно осуществляя сопровождение бомбардировшика. Выйдя на крейсерскую высоту полета, Марпесса разгоняет стаи чаек и перелетных ниггеров, отправляющихся на юг на всю оставшуюся жизнь, гудком, который не бибикает, а играет песни Roxy Music, Bon Iver, Санни Ливайна[169] и песню Нико «В эти дни». И все пассажиры зарабатывают достаточно для жизни. И Букер Ти Вашингтон, частый пассажир ее автобуса, говорит: «Как увидишь космическую продажную тварь Бонбона, любовь всей твоей жизни, спускай свои трусики немедленно…»

Глава восемнадцатая

Наступил ноябрь, с дня стрельбы прошло примерно полтора месяца, и я достиг больших успехов в отношениях с Марпессой и куда меньших в деле сегрегации Диккенса и повышения урожайности картофеля в Южной Калифорнии: меня отвлекал более-менее регулярный секс. Почему не растет картофель, я знал — из-за слишком жаркого климата. Что же до разделения людей по расовому признаку, тут на меня нашло затмение — а День гетто все приближался. Возможно, я ничем не отличался от других современных художников и был способен всего на одну книгу, один альбом, одно отвратительное деяние, полное огромной ненависти к себе. Мы с Хомини отправились на грядки, отведенные под картофель. Я, стоя на четвереньках, проверял состояние компоста, плотность грунта и втыкал в землю красно-коричневые семенные клубни, а Хомини генерировал идеями решения проблемы сегрегации, забив при этом хуй на свою основную обязанность — уложить шланг с проколотыми мной отверстиями дырочками в верх.

— Масса, а что, если все, кто нам не нравится, будут носить специальные значки, а мы отправим их в лагеря?

— Было уже.

— Ладно, а вот так: рассортировать людей на три группы: черные, цветные и богоподобные. Ввести комендантский час и пропускную систему…

— Устарело, дорогой черный невольник.

— Но в Диккенсе получится, потому что мексиканцы, самоанцы и черные разных оттенков коричневого. — Тут он бросил шланг мимо борозды и полез за чем-то в карман. — На дне у нас будут свои неприкасаемые. Совершенно бесполезные люди. Фанаты «Клипперз»[170], регулировщики дорожного движения и те, кто выполняет грязную работу, связанную с человеческими и животными отходами, — как ты, например.

— Если я неприкасаемый, а ты мой раб, то тебя куда определим?