Продажная тварь

На первой линии, в стороне от праздника, скрестив руки на груди, стояли два чувака, которых что полиция, что любой умник с айкью хотя бы в пятьдесят охарактеризовали бы как «подозрительные лица латиноамериканской внешности». Внешне они мало отличались от остальных, но смотрели вокруг с таким презрением, будто сами были не из Диккенса. Поговаривали, что это ребята из Полинезийских садов. Идеологически они были приемлемы, как нацисты на слете ку-клукс-клана, но сильно отличались с точки зрения корпоративной культуры. Неотразимый запах шашлыка и облако от первоклассной дури выманивали парочку все ближе и ближе к линии ворот. Когда они подошли к месту подачи, Стиви в это время резал своим мачете ананасы.

— Ниггеры, вы их знаете? — спросил он, не отрывая глаз от парней, приближающихся к дагауту.

Оба чувака были в широких штанах-хаки, из-под которых выглядывали кроссовки «Найк Кортес» — такие охрененно новые, что казалось, если снять одну кроссовку и поднести к уху как раковину, можно услышать гул океана потогонного труда. Стиви зыркнул тюремным взглядом на одного из пришельцев: панама, футбольная куртка, татуировка «Стомпер»[192] на подбородке. В гетто мужчины не носят курток спортивных клубов, потому что болеют за конкретные команды. Определенный цвет, логотип и номер — это по-бандитски.

Когда ты только откинулся, ты очень расово настроен. Это не значит, что среди преимущественно черных «калек» и «кровников» нет мексиканцев или что в бандах латинос нет черных. В конце концов, на улице главное — это соседство и родство душ, преданность близким и своему гетто, независимо от расовой принадлежности. Но в тюрьме с политикой идентичности что-то случается. Возможно, это как показывают в кино, где белые против черных, и против мексиканцев, и против других белых, безо всяких «если» или «но». Мне рассказывали, как хардкорные головорезы «слепнут», попадая в камеру, начинают брататься с ниггерами или ватос. К черту расу! Плевать на black power! Мама этого ниггера кормила меня, когда я был голоден, так что не будем об этой херне.

Второй парняга, в белой капитанской футболке, с вертикальной наколкой «Марионетка» на горле, кивнул сначала мне:

– ¡Que te pasa, pelon?[193]

Мы, лысые товарищи по несчастью, — не такие уж расисты. Мы, лысые, понимаем, что все младенцы похожи на мексиканцев, а лысые мужики — на негров, ну, более или менее. Поэтому я предложил парню затянуться моим джойнтом. Уши у гостя покраснели, а глаза заблестели, как японская лаковая миниатюра.

Марионетка зашелся в кашле:

— Бля, что это за хуйня?

— Это Карпальный туннель[194]. Давай, сожми кулак.

Марионетка попытался согнуть пальцы, но у него не вышло. Стомпер посмотрел на него как на сумасшедшего, а потом зло вырвал у него косяк. Не надо быть компьютером, чтобы понять: несмотря на сходство, они не находились по одну сторону баррикад. Сделав долгую затяжку, Стомпер попытался сложить пальцы в жест банды, но у него ничего не получилось, как он ни старался. Тогда он вытащил из кобуры свой никелированный револьвер, но едва смог обхватить его рукой, не то что взвести курок. Стиви засмеялся и предложил им ананасовые дольки. Почувствовав во рту неожиданно сладкий вкус с легким мятным ароматом, они сначала сморщились, а потом рассмеялись как малые дети. Под грозными взглядами братвы «чоло» зашагали в самый центр поля, жуя ананасовые дольки и по очереди докуривая остатки марихуаны.

— А ты знаешь, что татуировка УН на шее у Джонни Унитас[195] вообще не про «Умный, нескандальный»?

— Я знаю, про что она.

— Она обозначает Убийца ниггеров. Только эти два ниггера из разных группировок. А «баррио» и «варрио» — на них не похоже, чтобы они вот так тусовались вместе.

Мы с Хомини обменялись улыбками. Похоже, наши таблички в Полинезийских садах сделали свое дело. По дороге из больницы мы остановились на Бейкер-стрит и прибили их к телефонным столбам по обе стороны ржавой железной дороги, которая и разделяла «Баррио ПС» и «Варрио ПС». Чтобы прочитать табличку на противоположной стороне, нужно было перейти дорогу, то есть очутиться на вражеской территории. Те, кто осмелился на это, поняли, что текст и там, и там одинаковый: «Правильная сторона железной дороги».

Потом Марпесса потащила меня на основную базу. Король Каз, делегация престарелых отморозков и молодняка хватала жареные ребрышки и ананасы, стоя в зоне бэттеров. Панаш жевал ананасы до корки, увлеченно рассказывая всякие гастрольные истории, и тут ни с того ни с сего Марпесса сказала:

— Хочу, чтобы ты знал, что сплю с Бонбоном.

Панаш засунул в рот все, что осталось от ананаса, вместе с колючей кожурой, упоенно высасывая сок до остатка, пока тот не стал сухим, как обглоданная кость. Потом подошел ко мне и, постучав по моей груди дулом своей «Лулу Белл», произнес:

— Блин, да если б я ел такие ананасы каждый день, я бы и сам ебался с этим ниггером.