Продажная тварь

Топси улыбнулась и открыла предпоследнюю страницу. Записи по шести фильмам, отснятым в конце 1944 года, были полностью замараны. Это означало, что два часа детских бесшабашных шуток и приключений, которые я не видел, действительно где-то существуют. Мне казалось, я вижу перед собой сверхсекретный доклад ФБР об убийстве Кеннеди. Я рывком раскрыл папку и попытался просмотреть страницу на свет, надеясь попасть в то время и понять черные замыслы редакторов.

— Как вы думаете, кто это сделал? — спросил я девушку.

Топси вытащила из рюкзака еще один отксеренный листок. Список всех лиц, затребовавших документацию начиная с 1963 года и по сегодняшний день. Всего четыре имени: Мэйсон Риз[206], Леонард Малтин[207], Фой Чешир и Баттерфляй Дэвис, то есть, как я понимаю, наша Топси. Когда я оторвал глаза от журнала, Хомини и Баттерфляй уже сидели в кабине. Одной рукой он обнимал девушку, а другой давил на клаксон.

— Этот ниггер спер мои фильмы. Поехали скорей!

На путешествие из западного Лос-Анджелеса до обители Фоя в Голливуд-Хиллз потребовалось больше времени, чем следовало. Когда отец таскал меня в гости к Фою, где они вели свои мозгодробительные беседы, мало кто знал самый короткий путь от бухты в горы. В то время Кресент-Хайтс и Россмор были тихими улицами, свободными для езды. Теперь это двухполосные магистрали, по которым машины едут бампер в бампер. Блин, я же плавал в бассейне Фоя, пока они с отцом сидели и разговаривали о политике и расовых проблемах. И отец ни разу даже не выказал раздражения, что Фой купил дом на деньги, который он получил от мультфильма «Черные коты и детский джаз», оригинальные раскадровки которого до сих пор висят у меня в спальне.

— Вытрись, придурок! — ворчал на меня отец. — Капаешь на хозяйский паркет из ятобы!

Большую часть поездки Баттерфляй и Хомини просидели в обнимку, рассматривая фотографии самой Топси и ее сестричества, прославляющие радости мультикультурализма. Они чморили все этносы Лос-Анджелеса, район за районом. В нарушение всех правил дорожного движения и социальных табу Баттерфляй сидела на коленях у Хомини (оба не пристегнутые ремнями безопасности).

— Вот это я на пикнике в Комптоне… «Девушка из гетто», третья справа.

Я кинул взгляд на фотографию. Девушки с пивом и баскетбольными мячами и их спутники, с зачерненными лицами, в афропариках, курят косяки. Набивают золотозубые рты куриными ножками. Я счел оскорбительным даже не расистское глумление, а отсутствие воображения. А где Зип Кун[208]? Где хэпкэты сороковых[209]? Черные мамаши? Штиблеты? Привратники? Квотербеки? Дикторы прогноза погоды на неделю выходного дня? Ресепшионисты, которые здороваются с тобой в каждой киностудии и актерском агентстве города: «Мистер Уизерспун сейчас спустится к вам. Не желаете ли стакан воды?» Это проблема нынешнего поколения: оно не знает собственной истории.

— А это мы играем в лото «Бинго-Гринго» на Синко де Майо[210].

В отличие от фото с пикника на этом снимке Баттерфляй можно было отыскать без труда: вот она, сидит рядом с девушкой-азиаткой. Обе они, как и остальные «сестры», были одеты в огромные сомбреро, пончо, с матерчатыми сумками-бандольерами и с накладными усами а-ля Панчо Вилья. Они пили текилу и играли в лото. Be-ocho…! Bingo! Баттерфляй продолжала перебирать фотографии. Каждое событие предполагало свой дресс-код. Бункер: вечеринка в бассейне для подлинного генофонда. Японская пижамная вечеринка сябу-сябу. Тропою пива: пеший поход, переходящий в пейотль-трип.

Дом Фоя стоял неподалеку от Малхолланд-драйв, на холме с видом на долину Сан-Фернандо; мне казалось, он был больше, чем я помню. Настоящее поместье в тюдоровском стиле, с круговой подъездной аллеей, похожее на школу-пансион, даже несмотря на огромное объявление о продаже с молотка за долги, прибитое к воротам. Мы вывалились из машины. Горный воздух был живительно чист. Я глубоко вдохнул и задержал дыхание, а тем временем Хомини и Баттерфляй отправились к воротам.

— Нутром чую, мои фильмы там.

— Хомини, в доме никто не живет.

— Они там, я знаю.

— И что, собираешься перерыть весь двор, как в «Нежданном богатстве»? — спросил я, приплетя заодно лебединую песню Спэнки.

Хомини пошатал железный забор. И тут в памяти всплыл код — прямо как телефонный номер старого друга детства. Я набрал на панели 1–8–6–5. Ворота зажужжали, натягивая роликовую цепь, и медленно открылись. 1865[211]. Эти черные так предсказуемы.

— Масса, пойдем?

— Думаю, вы и без меня разберетесь.

За Малхолланд открывался живописный вид.