Продажная верность

Тяжело вздохнув, я подхватываю сумочку и сажусь в машину. Небольшая поездка поможет мне проветрить голову. Мне просто необходимо придумать, как образумить маму, объяснить, что у нее еще есть шанс побороть рак. Мне нужно дать ей причину бороться. Тогда она придет в себя.

Густонаселенные ряды пригородных домов разрастаются, пока я не выезжаю на шоссе. После и городские высотки остаются позади, когда я проношусь мимо них, не имея четкого представления о том, где нахожусь. Я петляю по скоростным дорогам, пока мое внимание не привлекает знак, указывающий на поворот в сторону небольших городков.

Джуд часто рассказывал мне, что, когда был жив отец, мы всей семьей совершали такие случайные поездки. Я беру телефон, просматривая недавние вызовы, чтобы позвонить брату. Но, как и всегда, он не берет трубку.

— Джуд, мама умирает, — мой голос срывается, — возвращайся домой, придурок. Ты нужен нам. Ты нужен мне, — гудки. Я не ожидала, что он ответит. Надеюсь, он скоро вернется домой. Ненавижу, когда он пропадает, но в последнее время он исчезает все чаще и чаще.

Моя машина замедляется, даже когда я нажимаю на газ, и издает звук, похожий на плевок. Я успеваю свернуть на обочину оживленного шоссе, прежде чем она заглохнет. Смотрю на приборную панель — бензобак пуст.

Я откидываюсь назад и закрываю глаза. Мне, определенно, «везет» в последнее время. Глаза устали и болят, не знаю почему. Стресс тяжелым грузом давит мне на грудь, и все, чего я хочу, — заплакать. Машины проносятся мимо меня на больших скоростях.

На этот раз я не сдерживаюсь. Даю волю слезам и громким, отвратительным рыданиям, вырывающимся из моего горла. Я плачу так сильно, что мое зрение размывается. Напряжение больше не сковывает мои плечи, но тяжесть в груди никуда не исчезает. По крайней мере, мне стало легче дышать. Я так устала. Устала быть для всех опорой.

Когда слезы высыхают, я смотрюсь в зеркало и пытаюсь привести в себя в порядок. Миссия невыполнима. Мои глаза красные и опухшие, черные подтеки туши размазаны по всему лицу. Я в полном беспорядке. Мне просто хочется, чтобы кто-нибудь обнял меня и помолчал вместе со мной.

Я беру телефон в поисках ближайшей заправки. До нее не меньше получаса ходьбы. Слежу за нескончаемым потоком машин. Идти пешком по этому участку дороги слишком опасно. Я провожу рукой по лицу, не зная, что делать.

Верчу в руках телефон, не зная, кого позвать на помощь. Что ж, есть один человек, с которым я постоянно сталкиваюсь. Сорен мог бы приехать и забрать меня. Достаточно одного звонка, и он бросит все дела, чтобы помочь, но тогда я буду у него в долгу, а это совсем не та ситуация, в которой я хотела бы оказаться.

Кручу телефон в руках снова и снова, пока не убеждаю себя, что у меня нет другого выбора. Я нажимаю на контакт, и он отвечает через полгудка, как будто он собирался нажать на кнопку, но тут раздался мой звонок.

— Джин? — отвечает он в замешательстве.

— Привет.

— Что случилось? — сразу же спрашивает он, уловив мое дерьмовое состояние.

— У меня закончился бензин, я примерно в часе езды от города. Я стою на обочине шоссе, — я жду, что он будет смеяться надо мной или скажет, что мне следовало быть умнее, но он этого не делает.

— Я уже в пути. Скинь мне свое местоположение, — к счастью, он кладет трубку, не желая вести разговор, пока едет сюда.

На улице ветрено, но солнечно, из-за этого в машине тепло. Яркие лучи согревают меня, и я закрываю глаза. Как бы мне хотелось выпить тыквенный латте прямо сейчас. И с этой мыслью я засыпаю.

Я вздрагиваю от громкого стука в окно моей машины и кричу, подаваясь вперед и ударяясь о руль, забыв, где нахожусь. Я смотрю в окно, и меня встречает великолепный, но яростный взгляд Сорена.

Зачем я вообще ему позвонила?

Он открывает дверь и требует: — Какого хрена твоя машина не заперта? Ты спала, к тебе мог забраться кто угодно. Мне пришлось десять раз постучать, прежде чем ты зашевелилась. Господи Иисусе, Джиневра!

Я шмыгаю носом, потому что он заложен из-за моих недавних рыданий, его брови хмурятся, прежде чем смягчиться. Этот взгляд хуже его свирепого. Я отворачиваюсь, не желая смотреть на него прямо сейчас.

Слышу, как он приседает, и его присутствие становится менее подавляющим, и пальцы ложатся на мой подбородок. Осторожно он приподнимает его, чтобы мы были на одном уровне.

Его обычно черные радужки становятся теплыми, шоколадно-коричневыми, пока Сорен изучает меня. Я зажимаю губу между зубами, чувствуя, как слезы снова щиплют глаза. Я думала, что выплакала их все, но они все еще пытаются вырваться наружу.

Качаю головой, не произнося ни слова из-за страха, что стоит мне заговорить, я снова разрыдаюсь. Я не хочу, чтобы Сорен видел меня такой. После этого он будет высмеивать меня в течение многих лет.