— Неужели?! — вырвалось у Лупцова. — Таинственный остров, и только. — Он подошел к калитке и заглянул во двор. Там было все то же самое, что и везде, с той лишь разницей, что плесень покрывала только землю влкруг дома, словно дом этот свалился с неба несколько секунд назад.
Лупцов толкнул веловипедным колесом калитку и прошел во двор. Не доходя до крыльца, он прокричал хозяевам и, не докричавшись, поднялся по ступенькам, раскрыл дверь и вошел внутрь дома. Это человеческое жилище не казалось брошенным впопыхах. Все здесь стояло на своих местах, порядок был образцовый, словно хозяева вышли на минуту по каким–то своим делам.
Лупцов осмотрел все три комнаты, пытаясь угадать, кто здесь жил или живет. Он еще надеялся увидеть владельцев дома, ждал, что вот_вот появятся люди, но отсутствие следов во дворе говорило об обратном.
В одной из комнат у окна Лупцов обнаружил школьный телескоп, стоящий на самодельной, основательно построенной треноге. Вещь эта в домашнем хозяйстве совершенно ненужная, а в такое время и вовсе, и Лупцов невольно подумал о том, что жил в этом доме человек, который любил по ночам смотреть на звезды, и этого человека либо заманило и сожрало чудовище из ямы, либо он заразился по неосторожности плесенью и превратился, как его сосед, в колосящийся холм. Лупцов заглянул в круглый глазок телескопа и увидел темное окошко соседнего дома.
— М–да, на звезды ли? — огорчившись, сказал он. Весь этот звездно–космический романтизм, навеянный видом телескопа в сельском доме, улетучился, Лупцов вышел из комнаты и обнаружил, что следы, оставленные им у входа, засеребрились и даже обрели собственную толщину.
Открытие это напугало Лупцова, но совершенно неожиданно он набрел взглядом на паяльную лампу, и остаток вечера ушел у него на обеззараживание пола и крыльца. Вскоре небо, как и в прошлый вечер, сделалось темно–зеленым, отчего казалось, будто свет в окна проникает через густые заросли кустов.
Не дожидаясь полной темноты, Лупцов достал хлеб и банку консервов. Заканчивал трапезу Лупцов на ощупь. Так же наощупь он добрался до дивана, скинул сапоги и улегся не раздеваясь.
Уснул Лупцов быстро — сказались велосипедная езда, к которой он не привык, и переживания. Ужэе засяпая Лупцов увидел, что комнату по диагонали пересекла едва видимая белесая финура в балдахоне. Мерцание бестелесного существа было таким слабым, что Лупцов принял видение за многократно отразившийся от стен и потолка отблеск луны.
8.
Проснулся Лупцорв рано утром в абсолютной тишине, которая, возможно, и была причиной его пробуждения. Он долго лежал, глядя на зеленое небо за окном. Мысли его, вялые и путанные со сна, были лишь отражением окружающего, осколками тех событий и впечатлений, что он успел пережить за эти сумасшедшие дни.
Проснувшись и блуждая взглядом по комнате, Лупцов увидел рядом с собой, на стуле, небольшой томик. Он лениво дотянулся до него, раскрыл и прочел первое, что ему попалось на глаза: «Бог Ям–Нахр говорит: Обращаюсь к тебе, отец наш Эль, Преданный тебе Река–судия. Отдайте, о Боги, того, кого приютили, того, кто у многих находит прибежище».
Читал Лупцов невнимательно, машинально повторяя про себя непонятные строчки. Затем он отложил книгу, надел сапоги и вышел на крыльцо. Велосипед его, который он прислонил к перильцам, по самый руль зарос плесенью. Следы, оставленные им вчера, за ночь заросли, как будто их и небыло вовсе.
— Отдайте, о Боги, того, кого приютили, — бессознательно повторил Лупцов. Он спустился с крыльца, дошел до калитки и даже почувствовал от этого удовольствие — идти по толстому слою плесени было также приятно, как по лесному мху.
Неожиданно лупцов услышал собачье повизгивание. Он привстал на цыпочки, заглянул за забор и увидел на дороге большого черного дога с серебристыми пятнами заразы на ляжках и боках. Собака была словно бы в чулках — лапы ее сплошь покрывала голубая плесень, и Лупцов подумал, что животное уже обречено, через несколько часов плесень сожрет пса и выйдет из собачьего нутра густым сочным снопом, как это случилось с его соседом.
Лупцов свистнул догу, и тот, повинуясь своей собачьей природе, бросился к человеку, навалился на калитку всей тяжестью своего мощного тела и открыл ее. Повизгивая от радости, а может, от появившейся надежды на спасение, черный пес завилял хвостом, заиграл литым бревноподобным туловищем, заходил кругами вокруг Лупцовав, а тот, испугавшись, запричитал:
— Только не прислоняйся ко мне. Только не прислоняйся. Вылечить я тебя все равно не смогу. — И в этот же момент он подумал, что собаку можно попробовать вымыть с мылом, а потом протереть какой–нибудь ядовитой гадостью.