Проделки морского беса

А Елизар думал как раз о той «козе». Где она теперь? Выехала из города или все еще тут? А если в городе — у кого квартирует?

На рассвете той памятной ночи, когда в Маргаретенбурге уже был восстановлен порядок и патрульные войска возвращались в лагерь, Елизар еще раз зашел к той паненке попрощаться.

Тяжелая дверь открылась, едва он успел стукнуть в нее костяшками пальцев. Отворила дверь сама паненка. Увидев фенриха, зарделась, присела, выставив вперед носочек туфельки и, щепотно приподняв кончиками пальцев длинную юбку, развела ее в стороны. Елизар от смущения даже забыл, как отвечают по-приличному.

— День добрый, — чуть слышно сказала девица по-немецки. — Не знаю, как вас и благодарить.

У нас с Катажинкой, — она пальчиком показала на свою горничную, — нет здесь никаких друзей.

Мы — проезжие чужестранки, и неизвестно, пустят ли нас еще в Московию или хотя бы в Прибалтийские земли, завоеванные русскими. Мой единственный брат, Михалек, был ранен и оказался в плену, Я продала наше имение — все, что осталось от родителей, чтобы выкупить брата. Вот его письмо…

Она сунула руку за корсаж, достала листок.

— Михал пишет, что русские приветливы, не обижают пленных, что он при деле.

А еще пишет, что собирается с экспедицией в Персию. Эту экспедицию посылает ваш царь. Скажите, пан, как вы думаете: ехать в Персию опасно?

Я так боюсь за брата.

Елизар растерянно развел руками.

— Вот чего не знаю, того не знаю… Надо поспрошать. Я сам долго был в море, даже курантов не читал — листков, кои у французов зовутся газетами. А у вас в Польше? — Он и сам не знал, что говорит.

— Наверно, тоже так, — глянула на него паненка, — не знаю… У нас война…

— Вы русских не бойтесь, — утешил Елизар. — Про нас зря говорят, будто мы варвары.

Мы никого не обижаем. В Москве премного иностранцев проживает, и давно, и никому обид не чинят. А в Питерсбурхе иностранцам вовсе вольготно. Наш царь всех, кто с добрыми намерениями, привечает. Он и сам по заграницам немало поездил, нагляделся на всякие обычаи.

И вдруг, осмелев, спросил:

— А как вас зовут, пани? Девица, опустив глаза, ответила:

— Мое имя Анна-Ядвига-Елена, мы шляхетского роду Стшелецких. Если пан услышит что про моего брата, Михала-Казимира-Яна Стшелецкого…

Елизар растерялся.

— Это как же? Зачем же три имени для одной персоны? Паненка рассмеялась. Смех у нее был звонкий, серебристый.

— Ой, пане! Три имени у нас даются при крещении; а звали меня дома Анелькой.

— Анелька… — повторил Елизар. — Это хорошее имя. И по-русски есть похоже — Анюта. А я Елизар Артамонов Овчина-Шубников. Запомнишь? Елизар!..

— Елизар… — повторила Анелька. — Это тоже хорошее имя… Эх, куда этим толстым телкам против его Анельки. И чего только Акиму в них приглянулось? Вот разыскать бы теперь ту Аннушку!

Глава 10 ПОРОХОВАЯ МЮЛЬНЯ

Мастер Иоахим, несмотря на свой более чем преклонный возраст — было ему без малого девяносто лет, оказался деятельным и даже резвым старичком. Одетый по-старомодному — так, как давно уж не одевались, — с седенькой бородкой эспаньолкой — таких тоже уже не носили, — Иоахим словно помолодел, занявшись делом.

Майор Логинов, Елизар и Аким с ног сбились, лазая в пороховые погреба под остатками крепостных стен. Мастер с ног не сбился, потому что его большей частью носили на руках: уж больно круты и скользки были полуобрушенные ступени. Порох старик испытывал на вкус, запах и цвет, как повар или кондитер. Вытащит щепотку или комочек из бочки, долго нюхает, лизнет раз-другой, поднесет к свету, начнет разминать в пальцах.

Иной раз бросит на землю, сердито прошамкав:

— Дрэк… раус!

Это означало — выноси и выкидывай, никуда не годится. В другой раз заведет к потолку выцветшие стариковские глаза, подумает и скажет:

— Добавим сюда сальпетер, то есть селитру, перемелем… Тогда поглядим, что выйдет.

В этот день мастеру с утра понадобилось съездить на мюльню. По дороге терпеливые майор и Елизар уже в который раз выслушивали рассказ старика о том, как в молодости он был искусным литейщиком и пушкарем, владел собственной пушкой-кулевриной, длинной, как бревно, весящей не менее трехсот пудов без станка. В то время пушкари составляли отдельное ремесленное сословие. Мастер, владевший пушкой, со своими подмастерьями нанимался в войско любой воюющей страны. Иоахиму тоже довелось повидать свет: служил и в Нидерландах, и во многих немецких княжествах, участвовал в осаде крепостей и городов, пока однажды красавица кулеврииа не разорвалась по всей своей длине, оттого что неопытный подмастерье заложил в нее слишком большой заряд.

Ах, какая это была пушка! Звали ее «Рыкающий лев», об этом свидетельствовала надпись, отлитая на стволе. Кроме того, ствол был украшен изображением львиной морды и двух дев, держащих лавровый венок. Вот в те годы Иоахим и научился пороховому делу и изготовлению ядер.