Продолжая движение поездов

На поле танки грохотааали
Солдаты шли в пооследний бой,
А молодоого генерааала
Несли с пробитой головой.
Нас извлекут из-под облооомков
(хрен нас кто извлекать будет)
…отец,
и молодааая не узнааает,
какой у парня был
(Перестань!!! Не смешно, просто конец!!!)
конееец…
там в глухой степииии
умирал ямщиииик… замерзааал…

Грязный ветер подвывал, хрустел ветками. Они почти ничего не видели слезящимися глазами: размытые пятна счастья вместо лиц, черные пятна ворон, что поднимались под глухой рокот крыльев, перелетали на другое место. Небо уже почти высыпалось на них. Их засыпа́ло, но они горланили громче:

Четыре труупа возле тааанка
Дополнят утренний пейзаж
Как простор степнооой
Широко-вееелиииик…
Там в… в степи четыре… да нет,
Замерзал ямщик…
И не приедет погостить…
С тем, ктоооо по сердцу,
Обвенчается!
Телеграммы…

– Смотри! – кричала, размазывая намокшую тушь.

– Я отпускаю!

– Давай!

Они разом разжали покрасневшие руки и запрокинули кверху головы, небо в спутанных нитках веток завертелось юлой, и они заорали во всю глотку, вспугивая птиц.

Крик резко оборвался. Лица обмякли, головы повисли обессилено. В открывшиеся рты падал снег. Они не отрываясь смотрели вверх, как в большой глаз, гипнотизирующий, вращающийся в обратную сторону до тошноты, пока в карусели медленно затихало движение.

Сбитый криками лист бесшумно спускался и, спускаясь, отражался в воспаленных глазах плешивой собаки, что смирно сидела под снегом, на уважительном расстоянии. Они одновременно посмотрели на собаку, а она на них не смотрела, она смотрела прямо перед собой, но было ясно, что думает только о них, о возможности еды и не перестает еще надеяться. Ленка скривилась, как от боли.

– Вроде мы еще не пьяные, а орем на весь город.

– Как в «Алисе в Зазеркалье», – кивнула Катя. – Напьемся вечером, а орем сейчас, – голос звучал неуверенно, но она говорила то, что сказала бы в такой ситуации, в любую из их многочисленных встреч.

Ленка достала из кармана пачку, вытряхнула две сигареты, молча протянула зажигалку. Катя заметила, что у Ленки руки не дрожат, – у самой дрожали. В своей шубе она замерзла сильнее. Пепел опадал вниз и плыл, закручивался в водоворотиках.

– Давай что-нибудь купим ей, а, Лен? Я не могу так. Ждет ведь.

Они посмотрели на собаку. Докурив, пошли по дорожке, но все торговые точки парка были закрыты – поздняя осень, они ходили от одного знакомого местечка к другому, и нигде ничего не было, а потом и собака пропала из виду. Устала таскаться за ними.

Катя отворачивалась, но было видно, что она плачет, Ленка обняла ее, задрала голову и сказала:

– Смотри, на небе ветер. Как облака несутся. Что же будет, что же будет дальше, а? Наверно, град. Посмотри, такой цвет у тучи, точно град будет. Интересно, что же будет?

– Может, старость, а? – промямлила Катя.

Эта мысль понравилась Ленке.

– Когда я буду старая, – сказала она, – у меня будет своя квартира и я буду ее сдавать идиотке.

– А сама где будешь жить?

– А? В богадельне.

Они вяло усмехнулись, но очень скоро развеселились снова: им, оказалось, непременно нужно поесть мороженого в кафе, за встречу.

Парковые кафе наглухо забиты, в уличных мороженое только в пачках. Наконец повезло, нашли уголок в захудалом гастрономе, не переоборудованном, кажется, еще с советских времен. Так называемый кафетерий – возле прилавка два столика, рай алкаша. По полу бегали мелкие тараканы, но зато было тепло.

Мороженое плавало в пластмассовых вазочках с подпалинами. В мороженом плавали кристаллики замерзшей воды. Им это нравилось. Как в детстве, когда, тайком от родителей, в таких же местах, зимой, они быстро-быстро глотали мороженое, чтобы заболеть вместе и валяться, читать книги вместе.

– У вас есть пепельницы? – спросила Ленка у продавщицы.

Катя поморщилась, ей надоел вкус дыма во рту, ей хотелось быть как ребенок с мороженым. Ей не нравилось, что Ленка столько курит. Промолчала.

– У нас не курят, – отрезала продавщица.

Стучало. Увлекательно стучали сердца, ложечка – о вазочку, а зубы – в ознобе, и в такт стучали каблуки домохозяек, зашедших купить хлеба, и часы на стене, и костяшки негнущихся пальцев, и градины за окном, и веки – смыкаясь и размыкаясь.