Продолжение бестселлера Маргарет Митчелл

…К половине пятого они подъехали к залу Гильмор-Гарден, где обычно проходили концерты Оффенбаха и где сегодня устраивался банкет в честь работников прессы. Это было огромное здание величиною с большущий дебаркадер железной дороги. На одной его стороне был расположен великолепный фонтан с искусственным водопадом, а три другие были заняты амфитеатром и аккуратными небольшими столиками для угощений, которые старательно заставляли винами и закусками молоденькие девушки в белых передниках. Повсюду были размещены большие напольные вазы с всевозможными цветами и высокие тропические деревья, поражающие присутствующих своей необычной красотой. Посреди зала возвышалась эстрада для музыкантов, довольно вместительная, рассчитанная на большое количество людей, правда, пока что на ней стояли одни только инструменты, настроенные для игры с нетерпением поджидая своих хозяев — виртуозных исполнителей.

Начало банкета было запланировано на пять часов вечера и приглашенные уже понемногу стали заполнять этот огромный зал, в котором свободно могла гулять, пить, есть, и слушать музыку не одна тысяча человек!

Лакей, стоящий на входе взглянул на приглашения, которые показал ему мистер Левингстон и пригласил их пройти в зал.

Мистер Левингстон был владельцем одного из самых крупных издательств Нью-Йорка, а посему и довольно известной личностью в городе. Как только он вместе со своими дамами вступил в зал, его тут же окружили вниманием.

— Мистер Левингстон, добрый вечер! — первым обратился к нему лысоватый пожилой мужчина, который прохаживался около фонтана под руку с молоденькой девушкой, лет восемнадцати.

— Позвольте представить Вам и Вашим дамам свою дочь Нели. — Сказал он, сияя гордой отцовской улыбкой.

А девушка и впрямь была хороша. Ее вьющиеся светло-русые волосы очень выгодно кантрастировали с крупными карими глазами и темными, широкими бровями. Осанка Нели была безукоризненной, а ее тонкая шея изящно держала на себе миниатюрную головку с пышным пучком волос, закрепленном на затылке.

— Очень приятно, мистер Лангстер. — Ответил мистер Левингстон и улыбнулся очаровательной дочке незнакомца. Нели, в свою очередь, тоже улыбнулась и поклонилась дамам.

— Позвольте и мне представить Вам своих дам. — Сказал дедушка Джулии.

— Это моя супруга, миссис Тресси Левингстон и внучка Джулия, а это миссис Скарлетт Ретт Батлер, — наша гостья, южанка из Атланты.

— А это, мои прелестнейшие дамы, — мистер Джон Лангстер, мой коллега, а если точнее, один из лучших оформителей нью-йоркских новостей.

Они прошлись возле фонтана, немного побеседовав с мистером Лангстером и его прелестной дочкой и тут же к ним подошли еще несколько мужчин, окруженных своими нарядными спутницами. Представления следовали одно за другим, и нетерпеливой Джулии вскоре это надоело.

— Дедушка, ты что, решил нас со всеми Нью — Йорцами перезнакомить? — Спросила она, наклонившись к самому уху мистера Левингстона, чтобы никто из окружающих не смог ее услышать.

— Я думаю, что тебе, Джулия, это не помешает, ведь если мы начинаем выводить тебя в свет, лишние несколько знакомств окажутся всегда кстати.

— Но я все равно не запомню всех с первого раза.

— Главное, чтобы они тебя запомнили. — Многозначительно сказала миссис Левингстон.

Вскоре в Гильмор-Гарден стали появляться не только представители печати, но и сами устроители банкета, знаменитые французские артисты, режиссеры, постановщики и другая театральная публика.

— Посмотрите, — воскликнула Джулия, — многие уже усаживаются в кресла и того гляди в амфитеатре не останется ни одного хорошего места. Пошли скорее туда, уже без пяти минут пять, и я думаю, что скоро на эстраде появится маэстро.

Джулия, не раздумывая, стремительно направилась к амфитеатру, увлекая за собой спутников.

Однако надежды молодой девушки не оправдались. Хоть через десять минут на эстраду стали выходить музыканты, занимая свои места, Оффенбаха среди них так и не появилось. Вместо него дирижировал оркестром чех Маречек, и надо сказать, дирижировал отменно. С эстрады звучала музыка Оффенбаха, перемежаемая короткими приветственными речами французского режиссера Марка Фурье, которому было поручено вести этот вечер, и в течение часа люди почти не вставали со своих мест и не подходили к столикам.

И вот, наконец, когда публика была уже порядком разогрета музыкой и приветственными речами, на эстраде появился Оффенбах. На маэстро был старомодный фрак с ленточкой почетного легиона и черные лаковые туфли на высоком каблуке. Взойдя на эстраду, он поприветствовал шумно встречающих его людей, слегка поклонившись, и тут же, небрежно опершись на пюпитр, повернулся спиной к публике, взмахнув своей дирижерской палочкой.

У Оффенбаха была внешность, которая оставляет неизгладимый след в памяти всякого зрителя. Он был небольшого роста, с крючковатым носом, изобличающим его еврейское происхождение, с живыми остроумными глазами неопределенного цвета, впалыми щеками и седеющими волосами. Ему было уже около шестидесяти лет, и он, страдая подагрой, ходил опираясь на палку и немного ссутулившись.