Продолжение следует

– Иолла работает над полным бессмертием - говорит прабабушка.

– Ну не одна, конечно… Но причастна - смеётся бабушка.

– А разве сейчас оно неполное? - я немного растерян.

– Разумеется. Ведь универсальные медикумы (витализаторы, ощущаю-понимаю я) отнюдь не всесильны. Если разрушен мозг, ангел гибнет безвозвратно. Мы хотим это исключить.

Она смотрит мне в глаза, в моей голове всплывает сложный мыслеобраз, и я разом понимаю. Да, это будет настоящее чудо. Очередное настоящее чудо великой цивилизации. В мозг каждого ангела будет зашита маленькая горошина-кристалл. Во время сна "горошина" скопирует все изменения, произошедшие в нейронах мозга за истекшие сутки - скачает информацию, то есть. И передаст её в дубль-кристалл, находящийся вне организма, в специальном "Центре бессмертия". Плюс второй дубль-кристалл в другом месте, на совсем уже невероятный случай.

"Таким образом, даже если организм будет уничтожен полностью - сгорит в огне, например - усовершенствованный медикум сможет восстановить не только тело, но и разум. Потеря составит максимум последние сутки. Вот это и будет полное бессмертие, Рома. Разумное существо должно само решать, как и сколько ему жить"

Я потрясённо смотрю на них всех. Вот это да!… Это же чудо. Это же невероятное чудо, ну почему они так спокойны?!

– Да, Рома - смеётся бабушка Иолла - Это будет чудо. Недолго. А потом все привыкнут к этому, как к транспортным коконам, например. И ко всему-то народ привыкает!

…

–… А ты полагал, они только чай пьют? - смеётся Ирочка - Это тебе не Земля, Рома.

Она перестаёт смеяться, переходит на мысль.

"Это на Земле старики никому не нужны - хорошо, если собственным детям да внукам. Я долгое время никак не могла привыкнуть - старые, сморщенные люди, сплошь больные и чаще всего глубоко одинокие. Только представь, какой это ужас - один из пары умирает, а второй или слепой, или вообще не способен нормально передвигаться. И лежит один в своей клетушке, догнивает, как ненужная вещь"

Мыслеобраз, всплывший в моей голове, заставляет меня содрогнуться.

"И что особенно примечательно - такое положение вещей характерно как раз для наиболее благополучных стран, где старикам общество даёт средства к существованию… Да, пенсию. А в более отсталых странах положение обычно лучше - там о старых родственниках заботятся молодые"

Я молчу. А что говорить? На моей прародине дела зачастую обстоят ещё хуже - неработающий внук обирает несчастную бабку, пропивая её пенсию…

– А вот этого я вообще понять не могу! - Ирочка переходит на звук - И не пойму никогда! Уж если он дошёл до такого скотства… Ну неужели так трудно повеситься?

Наш кокон уже круто заворачивает вниз. Вот интересно - давно ли я восторженно озирался, в свой первый полёт? А сейчас езжу, как на трамвае, без особых эмоций…

"К хорошему привыкаешь быстро" - глаза Ирочки смеются. Я обнимаю её, целую.

"Не всегда. Вот к тебе, например, я всё никак не могу привыкнуть. Чудо моё!"

"Мелкий льстец!"

"Очень, очень крупный" - и мы хохочем.

Кокон вываливает нас совсем рядом с башней, и мы по пологой траектории скользим прямо к дому.

– Уф-ф, ну вот мы и дома! - жена складывает свои крылья - Ужинать будем?

Откуда-то с улицы влетает Нечаянная радость, радостно верещит, садясь на мою макушку. Я не сопротивляюсь - во-первых, это бессмысленно, а во-вторых, не так и страшно, мои шейные мышцы уже рефлекторно воспринимают нагрузку. Постоянная тренировка - великое дело.

– Ещё вопросы? Я имею в виду ужин…

– Всё ясно с вами - смеётся Ирочка - Там в корзинке что-то было, по-моему.

Она направляется на кухню, шебуршит там. Нечаянная радость заинтересованно поводит пуговкой носа, блестит глазёнками. Учуяла…

"Домовой" между тем сноровисто устанавливает столик, семенит на кухню, возвращается с тарелками и прочим…

– А к Феде мы слетаем сто девятого, как договорились… - Ирочка осеклась, входя в комнату. Рассмеялась, тряхнув кудряшками - Нет, Рома, это невозможно…

– Ты разлагаешься от общения с биоморфами. Так обозвать собственного брата!

И мы оба хохочем.

- 24 -

–… Пойдём, пойдём, мы опаздываем. Все уже собрались!

Мы с Уотом последними покидаем наш сумрачный холл, и труба лифта послушно возносит нас наверх, в актовый зал, тот самый, с золото-ртутными текучими колоннами и оранжевым ковром. Сейчас зал выглядит совершенно иначе - уютное бело-голубое освещение и салатовый ковёр, в глубине которого гуляют размытые цветные огоньки.

Народу в зале немного, и все собрались в круг. Я обвожу глазами, считаю - один, два… шестнадцать. Плюс мы с Уотом, итого восемнадцать. Три группы, весь земной отдел.