Продолжение следует

Из Иванова приехать раз плюнуть, и дочь Михал Аркадьича Шура уж замужем в Балашихе. У нее обычно и останавливается, не всегда извещая Варю о своем приезде. Годы идут, Варя сияет – считает себя Богом взысканной: ей немного нужно. Какая-то троюродная сестра Татьяны Антоновны, некогда облагодетельствованная в сиротстве ее отцом, оставила бедной кузине по завещанью сумму, коей с малой добавкой хватило на первый взнос в кооператив. Въехали в двухкомнатную квартиру. В человеческих условиях Михал Аркадьич согласен иной раз погостить, но бранит люстру и занавески. Варя не меняет – просто нет денег. Дети Михал Акадьича из Иванова разлетелись все – остался в четырехкомнатной квартире с женой Розой Семеновной. Та хворает, он жалуется Варе: «Растренированный человек!» Племянники Варины женились, родили своих детей, а Татьяна Антоновна всё усыхает: просвечивают запястья, и под тонкой кожей видны сочлененья лобных костей. Тут гром с ясного неба: умерла Роза Семеновна. Варя звонит Михал Аркадьичу чуть что не каждый день, он недоволен. Татьяна Антоновна в те поры лежит с тяжелым бронхитом. Стоит ноябрь – бесснежный, с ветрами и ранними морозами, только некому нарисовать последний лист на стене кооперативного дома напротив. По телевизору «Невинный» Висконти – сплошная гласность и открытость миру. Входит дочь со стаканом молока, которое почему-то страшно пить. Выпила, и скоро сон навалился – снилось северное сиянье да белый медведь. Когда дочь затворила под утро окно, что с вечера раскрыла над опоенной снотворным матерью, Татьяна Антоновна от сильного жара в сознанье не уже пришла. В наскоро натопленной электрообогревателем комнате молодой врач скорой сказал жалостливо: «Эх, бабушка!». Смерть под восемьдесят не диво. Если боги дадут свершиться седмице десятой, ранним не будет тогда смертный конец для людей. Наконец-то выпал чистый снежок, с трудом устлал мерзлую землю: ветер долго его сметал. Смерть мягко стелет, да жестко спать. Татьяна Антоновна в гробу лежала такая маленькая. На руки я поднял мать, и так она была легка, что я заплакал. Никто не отнес ее, легонькую, посадивши себе за спину, к первому снегу на Нарояму. Михал Аркадьич, теперь преподаватель истории отечества, заглянул через три недели после похорон, выразил соболезнование, вздохнул: «Ну что ж, она свой ресурс отработала». Ночевать не остался – поехал в Балашиху. Варя не скоро осмелилась позвонить в Иваново – а ей отвечает другая пирожная мастерица, горшечная пагубница. Больше звонить не решилась. Поставила свечу за упокой материной души – не горит свеча, гаснет. Пришла домой с неугодной Богу свечкой. Легла, ворочалась, выпила снотворное. Ей приснилась пустыня, жажда и собственные запекшиеся губы. Утром позвонила в Иваново. Ответил, заикаясь, Михал Аркадьич: «В-варя, почему ОНА ко мне… к нам с Ириной приходит?». Варвара Ильинична заплакала в трубку.

Приехал через полгода – обмякший, осунувшийся. Сказал – Ирина от него ушла, не вынесла. Чего не вынесла – Варвара Ильинична не допытывалась. Просил прощенья, целовал руки – она всё их отнимала, прятала под фартук. Так и живет Михал Аркадьич один в своей четырехкомнатной. Редко когда побывает в Москву, ходит с неосмотрительно прирученной им Варварой Ильиничной в театр. Сидит безмятежно, а Варвара Ильинична точно на иголках: ей всё чудится – сейчас покажут «Убийство Гонзаго». Гром гремит над кровлей театра: в туче бесы радуются, но материнское состраданье слабыми своими силенками им запрещает. Уедет Варин идол – пуста ее жизнь. Брат Николай в непробудной депрессии, разбогатевшие племянники тетку в упор не видят. Начальник Маркел помер, новый Варвару Ильиничну попер. Она вечно докучает неприветливой невестке Любе звонками и россказнями – Михал Аркадьич подарил то да се. Та ведь не явится проверять… очень нужно! Про смерть матери столько раз рассказывала одно и то же, что сама поверила: ставила ее на ноги после бронхита, учила заново ходить – старушка отказалась, лежит не двигается. Сделался отек легких, и привет. Матушка нет-нет да улыбнется с неба… отек так отек. Погромыхивает: Илья-пророк, покойного Вариного отца святой, не согласен… гневается! Катается над головой по радужным рельсам его трамвай. А Варин номер – трамвай «Желание» - уходит от нее по таким же радужным рельсам дальше и дальше, и всё, решительно всё напрасно.

СТИХИ

Там, где дни облачны и кратки,

Одни неясные догадки

Мелькают в глубине голов.

Там прочно на ноги колодки

Надел необоримый снег,

А гулкий сердца стук там так несоразмерен

Тщете коротких серых дней,

Что, тяготясь недолгим бденьем,

Там слепо человек готов

Препоручить случайной вере

Разумной жизни краткий день.

Там сна места и заблужденья.

Там чудодейственны примеры

И достославны жития.

Там дики подвигов химеры,

Там планы громкие всегда недостижимы.

Там тяжесть тающей зимы

Рождает дни велетуманны -

Обманщик сам не зрит обмана

И указующий перста.

Но люди статны там и ладны,

Что белы церкви одноглавы,

И одного сиянья стало

От русых куполов-голов.

Там ямбы холодны недолго.

Там моего куренье дома.

Там выбор для меня один -