Продолжение следует

В торжественные эти минуты раздался робкий стук в дверь. Фарух было напрягся, но на пороге стоял сын госпитальной санитарки Юра. Без костылей, без палочки. Целитель его Игорь бросился ему навстреч. Посадил на свое место, сам сел на корточки, точно Фарух. С кем поведешься, от того и наберешься. Наливал ему, целовал его, любовался им. Ангелы радовались в чистом небе. Март был обманчив, а первое апреля – нет. И тут Степановна заговорила про свой дачный-удачный участок. Далековато, но ведь у Игоря машина. Пять человек сядет. Она, Игорь, Борис, Фарух, Серега. Свету оставим дежурить здесь. Объясним ей на трезвую голову, что к чему. Юра – нет, он пока еще не работник. Будет наезжать в гости. Девушка? приезжай с девушкой. (Слышите? девушка! а ведь после операции я трое суток не уходил, всё над ним трясся – не то выживет, не то помрет.)

Два дня заставляли Свету дыхнуть и тренировали убирать дворы. В выходные поехали. Игорь обеспечил тылы – отдежурил заранее по максимуму. Когда видишь по обе стороны шоссе сосновый лес, подсвеченный розовым вешним солнцем – какие тебе к черту Канары. На земле островки снега и темные проталины. Кажется, едешь в свое именье, вот-вот забелеют колонны прадедовского дома. Борис перестал существовать отдельно – Серега, Игорь, Фарух, Степановна были его различными воплощеньями. Плюс какие-то мифические личности, еще к компании не присоединившиеся. Хотел стать русским ходючи в центр славянской письменности. А стал живучи у таджика в подвале по милости неподкупной Степановны – богатырши Настасьи Микуличны. Она, да знакомая лишь по рассказам Игоря работящая благодарная санитарка Зина – они и есть Россия, другой нечего искать. Не хочу отсюда, никуда не хочу. Прикипел. Авось не пропаду.

Тут Игорь остановил и скомандовал: в лес, врассыпную. Степановна, разминая затекшие ноги, пошла подалей. Борис отклонился от своих троих братьев. Мял в руке только что ставшую родной землю. Не хочу ничем торговать. Буду мести и чистить – грязи на мой век хватит. Скрести, покуда есть силы. А потом – потом. Степановна укажет, что делать. Управляться с пятиэтажками, которые по генплану должно было снести к 2010ому году – эдак можно управиться и с целой неуправляемой страной. Здесь нельзя управлять, здесь дай бог управиться.

Игорь зовет садиться. Садясь, заметил у заднего стекла несколько книг. Его книги, чуть обожженные господним гневом. Пастернак, Мандельштам, Ахматова, Цветаева. Хитовый набор. Минимум миниморум. Всё это давно переписано в мозг Бориса. Всё-таки вернули. Поощрили за правильные мысли. Как просто. Осмотрелся – никаких дыр в обшивке машины. Правда, дверца была приоткрыта, но Игорь от нее почти не отходил. Что ломать голову… вернули – спасибо. Будем читать вслух на даче у Степановны. Ему поверят, что это хорошо. Фарух же верит – пока не дальше Некрасова. Будем делать из своих великодушных друзей завзятых интеллектуалов. Не сразу и не вдруг, но сделаем. (Ну скажи на милость, персонаж мой Борис, на кой ляд делать из каждого человека интеллигента? никто не стал бы заботиться о нуждах низкой жизни, все предались бы вольному искусству. Это ты мог и рифмовать и торговать. Пожалуйста не выдумывай. У тебя последнее время всё складывается хорошо и поэтично.)

На даче у Степановны по углам участка еще держался крепкий ледок. Дом осел набок, поднимали домкратом. Подложили бетонную тумбу, украденную под покровом ночи возле колонки, торжественно именуемой в казенных бумагах «пожарный гидрант». Обогреватель подключили не через счетчик, а посредством зажимов-крокодилов прямо от оголенного провода. Сидели, света не зажигали, будто их тут и нет. Борис раскрыл книгу и читал в темноте наизусть страницу за страницей, пунктуально переворачивая листы. Потом оказалось, когда раньше времени кончилась – не по той книге читал. Серега давно спал, Степановна клевала носом, Игорь звучно зевал. Один Фарух проявил до конца обычное свое уваженье к учености. В Таджикистане в советское время было две письменности – случай уникальный. Я видела своими глазами, с каким почтеньем разговаривала продавщица с юношей, покупавшим книгу на фарси, и не в кириллице. Борису приснился мусульманский рай, и ничего дурного в том проснувшись он не нашел. Кто его знает, какой он – рай. Установленные нами перегородки до неба не доходят. Если уж попадешь в рай – узнаешь его, не ошибешься. Когда-то подросток Борис просил свою мать подать ему с того света какой-нибудь знак. Что-нибудь заранее условленное, означающее существование загробной жизни. Предполагалось – мать всё же раньше Бориса узнает тайну. Но подходящего сигнала они вдвоем так и не придумали. Слишком нестандартная задача.