Продолжение следует

НАДЯ: Георгин, а ты не боишься, что я у тебя тут рожу? потом будет трудно меня выселить. В Америке ни один здравомыслящий человек не внесет из состраданья в свой дом рожающую на улице женщину. Уже ученые. Ее с ребенком закон долго запрещает трогать с места.

ГЕОРГИЙ: Не переживай. Там каждый полицейский умеет принять роды. Лично я вызову такси и перевезу тебя в Нахабино.

НАДЯ: Адрес?

ГЕОРГИЙ: В паспорте. Спрячешь? мента позову.

НАДЯ: Стану кусаться и царапаться. Мент решит, что ребенок от тебя.

ГЕОРГИЙ: Организую защиту. Тесты ДНК. Лучше послушай. В министерстве под моим началом поначалу работала только одна женщина: мать-одиночка Вера Лаврова. У ней была очень длинная фаланга большого пальца. Все ходили просили – Вера, покажи кукиш.

НАДЯ: Теперь по-другому показывают.

ГЕОРГИЙ: Ага. Могу продемонстрировать.

НАДЯ: Ну и что Вера Лаврова?

ГЕОРГИЙ: Не переводи разговор. (Демонстрирует.) Она родила в тридцать шесть. Такое же было безжалостное лето, семьдесят второй год. Шатура горела, на подоконники раствор марганцовки ставили. Лежала она в роддоме на улице Зои и Александра Космодемьянских. В карточке написали – пожилая первородящая. У ней потом был сдвиг по фазе. Ярко выраженная послеродовая депрессия.

НАДЯ: Откуда ты всё знаешь? у тебя что, сын? где он

ГЕОРГИЙ (неохотно): Угадала. В Канаде.

НАДЯ: От Жени?

ГЕОРГИЙ (цедит сквозь зубы): Глупость сморозила. Женя меня вряд ли помнит. И вообще фигуру портить не станет. (Воодушевляется.) Как сложена! отпад.

НАДЯ: Да, я не подумавши брякнула. Она тут была.

ГЕОРГИЙ: Учуял. У меня на ее ауру датчики. И твои все фокусы-крокусы легко разгадываю. Терплю, покуда терпится. Ну, ты про Веру Лаврову слушаешь или нет? Когда ее годовалый сын болел воспаленьем легких – лежал под кислородным колпаком – она у меня в кабинете седой головой весь день по столу каталась. Первый раз в жизни опоздала на работу, забрали пропуск. Я ходил в отдел кадров вызволять. Полчаса рассусоливал во всех подробностях, пока вернули. Сын ее выжил и вырос. Но ты на этот путь не становись. Слишком трудно. Как-нибудь без тебя человечество не вымрет. Не подпадай под власть инстинкта. Это всё хорошо, когда есть на кого облокотиться. Я не в счет. Я бы тебе что-нибудь завещал, да боюсь – сын станет возникать. Разве что фиктивный брак.

НАДЯ (хмуро): Не надо. Ничего не надо.

ГЕОРГИЙ: Про Веру Лаврову рассказывать? У ней еще раньше крыша ехала. С пятнадцати лет жила в восьмиметровой комнате со старшей сестрой и ее мужем. В двадцать поседела. Не очень заметно – белокурая.

НАДЯ (слушает и не слушает): Георгин, ты мне свой страшный диагноз скажешь? ну, не говори, если не хочешь. Скажи, за что ты так любишь советскую власть? за свои загранкомандировки или за Верины Лавровы мученья? за перепад между своим положеньем и ихним совковым?

ГЕОРГИЙ: Умная, черт. Попала в точку. Бодливой корове бог рог не дает. Нефига умных рожать.

НАДЯ: Расколола, расколола! В кои-то веки.

ГЕОРГИЙ: Понимаешь, я потерял след. Когда был молодой, еще не ответработник, занял как-то очередь на выставку в манеж. Дождь накрапывал, время тянулось – я отлучился. Запомнил последовательность цветных женских зонтиков. Вернулся – дождь кончился. Зонтики закрылись точно цветы, и я не знал, куда воткнуться. Шел вдоль очереди, спрашивал – не здесь ли я стоял? Никто не признал, никто не признался. Тогда еще не говорили – вас тут не стояло. Понимаешь, мои жизненные ориентиры оказались ненадежными. А новых пока не вижу. Не добивай меня, Гуслиана. И без того я как пес язык отвесил.

НАДЯ: Я что. Я тебе не враг.

18. Пылающее пространство

Перестали гадать – когда придет погода из Питера. В Питере такой же кошмар. Все жданки прождали, де не сегодня-завтра похолодает. Сверху боятся что-либо обещать. Люди притихли, смирились и покорились – берегут силы. Гигантский антициклон опустил железный занавес на западные наши границы. К нам нельзя. Не принимаем. Циклоны ударились как об стенку горох. Начались наводненья у наших соседей и у соседей наших соседей. Умеем обеспечить погоду на полдня для парада – выжать тучи на подступах к столице. Умеем расстреливать лавины из пушки. А здесь мы бессильны. Торф горит, лес горит, горят избы. Эвакуация! – кричит в рупор плотная женщина. Стариков под руки ведут к автобусам. Черный удушливый полог накрыл Москву. Никто не злорадствует. Напротив, все помогают. Наш лес, наш воздух, наши реки – резерв всего человечества. Ось ли земная сместилась? озоновый истончился слой? вывалился из солнца гигантский протуберанец? Говорят, нет. Глобальное потепленье? на полградуса. Тогда какого чёрта? В Америке, меж двух океанов, стихия вечно лютует: грозы, смерчи. Оказывается, большой континент таит свои опасности. А еще они норовят съехаться все вместе, материки. Не сейчас. Пока что терпите – вы, влюбленные в бескрайний простор. Простор полыхает.

19. Глазок-смотрок