Продолжение следует...

Крупные военачальники, вспоминая войну, пишут о взятых городах, о больших кампаниях и операциях. А мы, ротные: деревенька, высотка. Но ведь и победа собиралась по деревеньке, по высотке.

Триумфальное полотнище, которое в майский день сорок пятого взвилось над рейхстагом, ткали все вместе. И в нём есть ниточка каждого.

На одной из фронтовых дорог, не помню где, мы увидели «катюшу», на которой было написано «Даёшь Берлин!». И какое же хорошее сразу стало у всех настроение! А мы совсем не на Берлин шли.

Пройдут десятилетия, века — и да пусть не сотрётся, не расплывётся в памяти человеческой образ советского солдата времён Великой Отечественной! По монументам его не представишь. Фигуры из камня передают отвагу, суровость, решимость. А у иного живого солдата ни отваги, ни суровости, ни решимости на лице написано не было. Но как воевал!

Вечером 30 октября 1943 года командир дивизиона пригласил командиров батарей на восточную окраину села Балки.

На столе лежала карта.

— Вот смотрите: это Балки. Всё, что впереди, пока не ваше: Благовещенка, Днепровка, Ново-Днепровка, Водяное, Ново-Водяное. Дальше всех — райцентр Каменка-Днепровская. За Каменкой — Днепр, переправа... Сейчас противник на высотах за Балками. Первая задача — взять эти высоты, и тогда мы скатываемся вниз, на равнину, на Каменский Под. «Семёрка», «восьмёрка» и «девятка» развёртываются в районе села. — И в мою сторону: — НП «девятки» на ветряке. Перед собой увидите немецкую высоту 95.4. Это ваш будущий НП. Утром берите своих управленцев и тяните нитку на мельницу. Обоснуетесь там — тяните к штабу. Я буду вот здесь. А сейчас...

Командир дивизиона сложил карту, кивнул ординарцу, тот мигом поставил на стол четыре стакана. И налил в них то, что бог послал. А послал всевышний жидкость цвета марганцовки с весьма агрессивным запахом — свекольный самогон. Дар хозяйки дома.

— Ну, за Каменку! Дело, видимо, скорое.

...И мы ошибались. Рано пили. Ни через два дня, ни через два месяца Каменки нам не взять. Мы дойдём до Днепра только в феврале.

Будут ненастные, хмурые дни перестрелок и долгие чёрные ночи, вспоротые трассирующими очередями из пулемётов. Ночи, освещённые дрожащим, холодным, потусторонним светом немецких ракет.

В одну из таких бесснежных, слякотных ночей мы встретим Новый год. Зарядим орудия и в 24.00 — залп дивизионом.

Но до Нового года будут и попытки наступлений. И каждый раз, выстрелив десятки тысяч снарядов и проутюжив передовую штурмовыми «илами», наши части не продвинутся ни на шаг.

Перед нами станут, окопаются, зароются в землю и бетон десять дивизий генерала Шернера. Дабы крепче держались, Гитлер посулит Шернеру звание генерал-фельдмаршала, а воякам — отпетым разбойникам — будет платить двойное жалованье: за их спинами — Никополь. Никополь — это марганец для сталей высокой прочности. Марганцевой руды в Германии нет...

Рассветает, и нам надо оставлять огневую позицию, двигаться на мельницу.

— Готовы, ребята? Шагаем.

А пока шагаем и пока тихо, расскажу о каждом из тех, кто пошёл в этот раз на НП. Расскажу, что я знал тогда и что мне стало известно позже.

Рядом со мною идёт разведчик Маликов — невысокий крепкий парень девятнадцати лет.

На груди — автомат, за плечами — стереотруба в футляре. В руках — лопата, топор.

Идёт легко, как всегда, балагурит.

— Маликов, тебе не тяжело? Дай трубу понесу! — кричит кто-то сзади, кажется Шатохин.

— Остряк! — отвечает Маликов не оборачиваясь. — Ты неси свои катушки. Когда почувствуешь грыжу, отдашь мне. На меня знаешь сколько грузить можно? Как на ишака.

Маликов хвастает. Особой богатырской силой он не отличается.

Во взводе управления Маликова прозвали глазастым. Он и вправду глазастый. Словно родился разведчиком. Зрению и наблюдательности Маликова можно было только поражаться. И ещё тому, как уверенно, легко ориентировался он на любой местности.

Много дорог мне пришлось прошагать с ним вдвоём: то с НП на огневую, то в штаб дивизиона или в штаб полка; ходили в пехоту, ездили в разведку пути.

Отрывались от колонны и уезжали далеко вперёд: выверяли дорогу, выбирали будущие огневые позиции и наблюдательные пункты. А потом возвращались к батарее, и Маликов на ходу бросал: «Я думал, что вон в том доме, на пригорке, никто не живёт, окна были забиты, а сейчас, вижу, одну доску отодрали. Значит, кто-то есть». Или: «Когда мы ехали туда, на дороге был один след автомобиля, шина — ёлочкой. Теперь появился другой. Видите шашечки? Такие шашки у нашей штабной машины. Трофейные покрышки. А почему же мы не встретили штабную? Куда она делась? Поворотов нигде не было...»

Однажды шли мы ночью лесом. В двух шагах ничего не видно. Только стрелка компаса светится. И гнилушки за крылышками наших пилоток. Это он, Маликов, придумал. Нашёл светящиеся гнилушки, предложил:

— Давайте, старший лейтенант, заложим за бортики пилоток по одной такой штуке. Будем видеть друг друга. Не потеряемся.

Карманным фонарём в этом лесу пользоваться было нельзя: лес непрочёсанный.

— Маликов, мы, кажется, отклоняемся.