Продолжение следует...

Пошлю Лиманского и радиста. Но у меня только одна рация. Вторая — на огневой. Пусть с огневой и связываются. На огневую я позвоню, предупрежу. Каждые десять минут будут выходить в эфир.

— Лиманский, вам связаться с пехотой. Из радистов с вами пойдёт...

— Зачем радист? Это дольше. А я быстро. Туда-сюда. Аллюр три креста.

— А лошадь где?

— Вон моя лошадь гуляет. Внизу, у посадки.

Маликов поворачивает стереотрубу в сторону посадки, замечает:

— Ты, Лиманский, кудесник. Сумел всё-таки отыскать любимое домашнее животное. Только лошадь твоя на трёх ногах. Подбитая.

За нашими спинами слышится шум мотора. К кургану подъезжает на виллисе полковник, командующий артиллерией корпуса. Человек он довольно грузный, но легко поднимается по склону, проходит траншеей.

Докладываю, что наблюдательный пункт девятой батареи 312-го армейского пушечно-артиллерийского полка...

— Вольно, вольно! — говорит он. Обводит биноклем горизонт, восхищается: — Ну и устроились вы здесь! Всё насквозь просматривается. Но вам, батарейцы, долго тут не сидеть: начальство вытурит.

И вдруг слышим голос Маликова:

— Немцы!

Разведчик впился глазами в стереотрубу, повторяет:

— На нас идут немцы. Колонной.

— Где? Где? — спрашивает командующий.

— А вот как труба наведена, товарищ полковник. Двигаются в нашем направлении за посадкой. Отсюда метров семьсот.

— Да, какие-то люди, — неопределённо произносит полковник. — И их много, очень много... Но это наши. Немцев здесь быть не может. Пехота отсюда уже в трёх километрах. Так мне доложили.

— Немцы, товарищ полковник. По шинелям вижу. Правда, посадка, конечно, мешает...

Полковник озадачен:

— Как так могло случиться? Наблюдайте, разведчик, наблюдайте.

Как могло случиться — это станет ясно только потом. Высота находилась на стыке двух частей; после взятия её одна пошла правее, другая — левее. Не обеспечили взаимодействия флангов. Возник разрыв, клин. В этот клин и двинулся противник.

Маликов говорит ещё более уверенно:

— Они. Точно.

— Почему точно? — спрашивает полковник.

— Обратите внимание: несколько человек отошли от колонны и развлекаются. Стреляют в подбитую лошадь. Наши над раненым животным издеваться не будут.

Довод Маликова сильный, убедительный.

Я сажусь к стереотрубе и вижу, как люди стреляют в лошадь. Лошадь падает.

Маликов прав. Шинели не наши. И ведут себя эти люди странно.

Подаю на батарею команду «К бою». Делаю расчёты на полукилометровый рубеж, и в этот момент на курган падают две мины.

Немцы контратакуют. У них два миномёта. Вслед за разрывами мин один за другим раздаются выстрелы из противотанковых орудий. Снаряды чиркают по брустверу.

— Принимайте бой, — говорит мне полковник. — Высоту не сдавать! Пока жив хоть один из вас, она наша! Я буду на ветряке.

И снова на кургане рвутся мины. Но первое орудие «девятки» уже дало выстрел, и снаряд, низко просвистев над нашими головами, падает около посадки.

Чуть довернув орудия вправо и оттянув прицел на себя, даём залп батареей.

Разрывы ложатся точно. Вижу, как падают люди и взлетают корнями вверх кусты акаций. Но немцы не останавливаются. Они идут напролом.

Мина, разорвавшаяся на самом бруствере, разбивает стереотрубу. Труба падает в траншею.

Снова оттягиваю прицел и даю четыре снаряда беглого огня. Посадка окутывается плотным дымом. Когда ветер сносит дым, из-за кустарника снова бьёт миномёт. Один. Второй молчит. И оба противотанковых орудия молчат...

Разведчики и связисты, все, кроме одного, дежурящего у телефона, стреляют по наступающим из винтовок и автоматов.

Ещё четыре снаряда беглого огня. Люди в мышиных шинелях падают, колонна редеет, но сзади подходит пополнение. И они идут, всё равно идут, рассыпаются цепью.

Миномёт переносит огонь за курган, и это внушает мне самую большую тревогу: они «щупают» нашу связь...

Я хорошо чувствую этот бой. Гитлеровцы допустили в нём ошибку. Поздно рассыпались. Это обошлось им дорого. Но их всё равно много, не меньше двух полных рот. И теперь они ошибку исправляют, обходят высоту справа, залегают в окопы под скирдой. И, чтобы отсечь нас от батареи, кидают мины за курган. Какая-то из них может сделать роковое для нас дело — перебить провод.

— Кучер, рация развёрнута? Вызывайте дивизион!

Кучер показывает на рацию. В ней дыра от осколка. Эх, не уберегли!

Кричу телефонисту:

— Огонь!

И слышу то, что могло быть самым страшным:

— Алло, алло! — У Шатохина зрачки чуть ли не во все глаза: — ...Нет связи.

Немцы идут в завершающую атаку. Молча. Кричат разведчики и связисты «девятки»: «Лежать, гады!». «Чавела!», «В левый глаз его!», «Наша не пропадёт, ребя!»

Кричат разное.

Бьёт из карабина Головкин. Даёт длинную очередь из автомата Лиманский. Целится из парабеллума Земцов. Одна за другой летят гранаты из рук Чернова. В бою участвуют все. Я тоже занимаю место у бруствера рядом с Маликовым и Лиманским. У меня пистолет «ТТ». Хороший, точный, безотказный.

А за отворотом шинели — немецкая граната с длинной деревянной ручкой. На конце ручки, на шпагате, — маленькое белое кольцо.