Продолжим наши игры+Кандибобер

— О! — Анфертьев сел на кровать, скрестив босые ноги и глядя на них брезгливо и разочарованно. Какими-то хилыми они показались ему, бесцветными, даже волосатости приличной не было. И свой живот ему тоже не понравился. Дряблое брюшко неудачника, уходящая вглубь раковинка пупка, красноватая гармошка от резинки отечественных трусов в синий горошек. Сколько раз собирался купить белые, облегающие трусы югославского производства. А то ведь раздеться в приличном обществе стыдно. Руки… Руки ничего. Длинные пальцы музыканта и преступника, усмехнулся Анфертьев. Линии любви, сердца, ума, бугорки Венеры, Марса, Меркурия… Чистая, ровная линия жизни без точек и пересечений выражает долгую спокойную жизнь в довольстве, а иногда при больших средствах. А вот линия головы, соединенная с линией жизни, обещает счастье и удачи, а прямая, ясная — сулит жизненный путь, освещенный разумом. Хорошо развитый бугорок Юпитера означает умеренную разумную радость. Разветвляющаяся линия сердца приносит богатство и счастливые случайности. Поперечные черточки на третьем и первом суставах указательного пальца обещают получение неожиданного выигрыша. А точки на бугорке Меркурия выдают человека, склонного к воровству… И все линии куда-то ведут, от чего-то уводят, все таят в себе будущее — Анфертьев пристально всматривался в ладонь и все больше проникался таинственным преклонением перед чем-то неведомым ему, живущим где-то рядом, наблюдающим за ним и про себя усмехающимся.

— Так кто же она? — спросила Наталья Михайловна.

— О! Это прекрасная девушка с лучистыми голубыми глазами, со светлыми волосами… У нее нетронутые губы, и грудь у нее тоже…

— А в остальном она тронутая?

— В остальном? — переспросил Анфертьев озадаченно. — Надо разобраться.

— Когда разберешься — скажешь. Меня это очень волнует. А сейчас гаси свет.

— Обязательно, — пообещал Анфертьев. — Надо только разобраться… Не откладывая, не передоверяя никому…

— Если сам к тому времени не тронешься, — прозвучал в темноте голос Натальи Михайловны.

— И это не исключено. Такие вещи не даются легко, как ты сама понимаешь.

— Отощал ты, брат, ох, отощал. Но таким ты мне больше нравишься, — проговорила Наталья Михайловна тем редким для нее голосом, которым пользовалась в полной темноте, в постели, в хорошем настроении и самочувствии. Анфертьев давно потерял надежду увидеть в этот момент ее глаза.

— Тогда я буду нравиться тебе все больше, — неосторожно сказал Анфертьев, но Наталья Михайловна в эту минуту слышала только голос своего чувства.

3

Теперь Автор получил возможность сделать кое-какие признания. Дело в том, что именно на этом месте кончился его отпуск на берегу Черного моря. И ему пришлось выдернуть из машинки едва начатую страницу и заняться упаковкой чемодана, что оказалось работой не столь простой, как это может показаться, — попробуйте в небольшой чемодан затолкать пишущую машинку, двести страниц рукописи, обувку, одежку, пряности с местного базара, дырявые камни с берега, несколько так и не прочитанных книг. Потом был дальний перелет на самолете рядом с красивой девушкой по имени Марина. Она была худенькой и смуглой, в красном платье и с распущенными волосами. Марина нервничала, все больше волновалась и, когда самолет благополучно приземлился во Внукове, совершенно потеряла самообладание. Она наспех кивнула Автору, наспех улыбнулась ему, наспех махнула рукой и скрылась в аэропортовской, внуковской, мечущейся толпе, оглушаемой дикторскими командами, прожигаемой безжалостными лучами августовского солнца. Скрылась. Похоже, навсегда. С тех пор, как были написаны эти строки, Марина действительно не появилась никаким образом. Нет, Автор не осудил ее, он лишь печально улыбнулся своему пониманию и предвидению и, подхватив чемодан с незаконченной постельной сценой супругов Анфертьевых, направился к стоянке такси.

Очевидно, Марина ждала, что ее кто-то встретит, и ей не хотелось, чтобы встречающий видел ее с Автором, поскольку это могло навести того на тягостные раздумья о нравах на южном побережье в районе поселка Пицунда. Кроме того, внешность Автора была не столь изысканна, чтобы это могло польстить ее самолюбию. Ладно, простим девушку Марину и забудем ее. Забудем. Навсегда. И даже если в будущем она вломится в сознание Автора, в его жизнь и судьбу, он ее не узнает. Не вспомнит ни распущенных волос, ни красного платья, ни загорелых и обласканных морем плеч, ни ее волнения в самолете, не вспомнит прощальной улыбки, взмаха тонкой руки, ничего не вспомнит. А какая же у нее фамилия… У нее была красивая фамилия, как у кинозвезды, а может быть, даже еще лучше… Нет, не будет у нее фамилии. Перебьется.