Продолжим наши игры+Кандибобер

Водрузив на стул свой чемодан, Вовушка принялся отстегивать ремни, щелкать замками, скрежетать молниями и, наконец откинув верх, сделанный из желтой тисненой кожи, пахнущий настоящей, почти позабытой кожей, показал его волшебное нутро. Прихожая сразу наполнилась запахами диковинных покупок, щедрых подарков, упоительными запахами, на которых настояны дальние страны, города и универмаги.

Подмигнув Таньке, Вовушка запустил загоревшую в пакистанских пустынях и на испанских побережьях руку под будоражащие свертки, волнующие пакеты, похрустывающие упаковки и вынул голубую, в радужных надписях и разводах коробку с фломастерами:

— Держи!

— Спасибо, — с достоинством произнесла Танька и тут же попыталась ногтем сковырнуть клейкую ленту.

— Что ты делаешь? — ужаснулась Наталья Михайловна. — Пусть целая побудет!

— Пока не высохнут? — спросила Танька.

— Все правильно, — Вовушка сам содрал ленту с коробки. — Она нарисует самого лучшего лешего подмосковных лесов и подарит мне. И когда приедет ко мне в гости, увидит над столом портрет ее знакомого лешего. И ему будет приятно, и мне, и Тане. Договорились?

— Заметано! — деловито сказала Танька и умчалась рисовать.

— А это тебе, — Вовушка извлек из таинственных глубин чемодана… Да, это было агатовое ожерелье. В свете тусклой электрической лампочки, среди потертых обоев, на фоне растерянной физиономии Натальи Михайловны в каждом камне вспыхнул живой огонек.

— Мне?! — задохнулась в благодарном протесте Наталья Михайловна. — Ты с ума сошел! Нет, Вовушка, ты сошел с ума! Я не могу взять такой подарок, — продолжала она, прикладывая ожерелье к груди. — Он слишком дорог. Сколько он стоит?

— Фу, какой плохой вопрос! — фыркнул Вовушка. — Ты надевай и зови за стол. Последний раз я ел часов пять назад в солнечной Испании. Между прочим, на плацца Майор.

— Там что, исключительно одни майоры разгуливают? — спросил Вадим Кузьмич.

— Вадька, ты очень глупый и невежественный человек. Плацца Майор означает Главная площадь, Центральная площадь, если уж по-нашему. Вот, держи, — Вовушка нащупал в чемодане еще один предмет — довольно вместительную, но какую-то мятую, будто жеваную бутылку.

— Какая прелесть! — воскликнула Наталья Михайловна. — Вадим, ты только посмотри! Умеют люди жить! Нет, это прелесть! Просто прелесть!

Вадим Кузьмич взял бутылку, повертел ее в руках, вчитался в мелкие буквочки.

— Восемнадцать градусов, — сказал он. — Вроде «Солнцедара». Сойдет.

В безудержных восторгах жены Вадиму Кузьмичу почудилось что-то уничижительное. Но, увидев сверкающие глаза Натальи Михайловны, он подумал, что не часто они бывают такими. Потом задержался взглядом на агатах… И простил жену. Но с радостными воплями у нее явный перебор, решил Вадим Кузьмич. Она испускает такие фонтаны счастья, будто боится показаться неблагодарной.

Направляясь в комнату, Вадим Кузьмич неловко задел длинный предмет, который Вовушка впопыхах поставил у вешалки. Предмет с грохотом рухнул на пол.

— Боже! — радостно испугалась Наталья Михайловна. — Что это?

— Меч, — смущенно засмеялся Вовушка. — Не удержался и в Толедо на толчке купил. — Он отмотал бумажную ленту, и взорам изумленных Анфертьевых предстал полутораметровый меч с алой рукоятью и кованым эфесом. Лезвие меча было украшено фигурами чудищ, крылатых людей и каких-то зубастых растений.

— Вовушка, — озадаченно проговорила Наталья Михайловна, — это… Зачем он тебе?

— А так! — шало рассмеялся Вовушка. — Половину всех своих песет отдал за этот меч. Дрогнула душа, не смог пройти мимо.

— Но ведь… милиция отнимет, — Наталья Михайловна, выбитая из привычных представлений о том, что следует покупать за границей, мучительно искала верный тон. Она не могла понять этой покупки, не могла допустить, что человек, попавший в страну, о которой можно только мечтать, отваливает кучу денег за двухкилограммовую железяку… Наталья Михайловна почувствовала себя униженной. А что, так ли уж редко нас уязвляют разорительные, с нашей точки зрения, покупки, поступки, поездки, подарки ближних? Вот и Наталья Михайловна, сама того не замечая, все увиденное и услышанное невольно примеряла к себе, словно бы все в мире делалось только для того, чтобы узнать, как она к этому отнесется. — Это ведь холодное оружие, Вовушка! — она решила, что искренняя озабоченность будет вполне уместна.

— А! — Вовушка беззаботно махнул рукой. — Преследуется не владение холодным оружием, а ношение. Я постараюсь не брать его с собой на работу. Разве уж в крайнем случае, когда все другие доводы будут исчерпаны.

— Как же тебя таможенники пропустили?

— Они спрашивают, что это, дескать, такое у вас, молодой человек, под мышкой? Боевой меч, говорю, осколок средневековья. Они в хохот. А я уж в общем зале. Представляете, пройдет десять, двадцать, сто лет, и все эти годы меч будет висеть на почетном месте, и мои внуки скажут: «Этот меч наш дед привез в прошлом веке из Испании!» Как, звучит?