Проект «АЦ»

— И долго же ты, братец, думал, — снисходительно проговорил из своей комнаты Борис. — Уж подвели, уж ткнули носом…

— Ты позабыл, наверное, Боря, — сказала Соня, — как ты рыдал и кидался на стенку, когда мы тебя ткнули носом… Андрей ведет себя куда спокойнее.

— Вернется к себе — поплачет, — заметил Славка.

— И ничего удивительного, — миролюбиво сказал Борис. — Я, правда, не сразу поверил. Кнопку на стул Скворцову подкладывал…

— Ну, это была рискованная затея, — недовольно проговорил Олег. — Можно было испортить аппаратуру.

Все эти разговоры доносились до меня как-то издалека.

— Послушайте, — сказал я, — так, значит, они не люди…

Все засмеялись.

— Очень тонкое замечание, — сказала Соня.

— Товарищ еще не дозрел, — добавил Славка.

— Да я не о том! — сказал я сердито. — Не люди — те, кто их сделал. Вот в чем беда.

Ребята притихли. Соня и Олег смотрели на меня с уважением.

— Прекрасно держишь мысль, — серьезно сказал Олег. — Тут, правда, есть и другие мнения. Так что, будь добр, поясни.

— Все ясно даже ежу, — ответил я. — Машины — значит, кто-то их сделал. И на кого-то они работают. Допустим, на хозяев. И, если эти хозяева сами как люди, зачем им делать механических человеков? Значит, что-то с ними не так, какой-то непорядок. Не рискуют они показаться. Может, у них хоботы вместо носов. Либо ноги не тем концом воткнуты. Либо еще хуже. Не понимаю, какие тут могут быть мнения. И у кого.

— Борис, ты что-нибудь имеешь сказать? — спросил Олег.

Молчание.

— Да нет у него никаких мнений, — сказала Соня. — Он их меняет по три раза на дню. В глаза смотреть правде боится.

— Ладно, ладно… — пробурчал Борька. — Подумаешь, разошлась!

— Значит, нет возражений, — подытожил Олег. — Тут я на днях провел один эксперимент… Не посоветовавшись, извиняюсь. Сидели мы с Дроздовым, беседовали о разном. Вдруг я говорю ему, так, шутя: «Вы здесь, Аркадий Сергеевич, прямо как удельный князек. Хотел бы я увидеть ваше начальство». Он и глазом не моргнул: «Увидите». Я спрашиваю: «А какое у вас начальство, страшное?» — «На чей взгляд», — отвечает. И все смеется. Жутковато смеются машины, вам не кажется?

— Ай, не отвлекайся ты! — с досадой сказала Соня. — Дальше-то что?

— Дальше я ему говорю: «А по телефону сними связаться нельзя? Или по радио?» Он — вопросом на вопрос: «А что, у тебя есть жалобы?» — «Есть, говорю, только не жалобы, а вопросы». — «Какие?» — «Вам сказать не могу». И тут, смотрю, Дроздов наш вырубился. Сидит и смотрит на меня пустыми глазами, как выключенный телевизор. Я испугался, туда-сюда, вижу — ожил. «Так о чем мы с тобой разговаривали?» Вот и все дела. Нельзя от машины требовать большего. На что ее настроили, то она и делает.

— А на что их настроили? — спросил я Олега. — Это хоть можно определить?

— Пока установлено только одно, — ответил Олег, — все трое запрограммированы на наши реакции. Вот если ты сядешь и замрешь… ну, наглухо отключишься… ну, как бы умрешь… они тоже отключаются и могут так сидеть хоть целый день. Как манекены. И из этого можно сделать очень грустный вывод…

— Какой? — спросил я. Сердце у меня замерло. Хотя что еще хуже можно услышать?

— А такой, что, как только мы расхотим учиться, вся эта система, — Олег сделал широкий жест рукой, — вся эта система перестанет работать.

— Ну и пускай перестает! — крикнул я. — И пускай убираются ко всем чертям. Мы же у себя дома, не пропадем!

— Нет, Андрей, — тихо сказал Олег, — в том-то и дело, что мы не у себя дома.

20

Кто-то громко, демонстративно зевнул.

— Ладно, я пошел, — сказал Борькин голос. — Считайте, что меня нету. Спокойной ночи, малыши.

— Вот он всегда так! — проговорила Соня. — Уползает, как улитка, в свою раковину.

— В чем-то Махоня прав, — заметил Славка. — Ввели новобранца в курс — и давайте на этом успокоимся. Время позднее, педагогов пора подключать, а то они выспаться не успеют. У Андрюшиного изголовья пускай Сонечка подежурит, сердечных капель ему поднесет…

Никогда не видел, чтобы люди так краснели: у Сони даже слезы брызнули из глаз. «Чего это она?» — подумал я с недоумением.

— Прекратить личные выпады! — строго сказал Олег.

— Ладно, отключаюсь, — весело ответил Славка. — Продолжайте ваши пустопорожние разговоры. Но имейте в виду: что бы вы там ни задумали предпринять, я заранее возражаю. Вот так.

Мы остались втроем. То есть внешне ничего не изменилось, но исчезли шумы и помехи, которых Борька и Славка напустили в нашу комнату. При работе Борькина голова жужжала, как испорченная лампа дневного света, а Дмитриенко, по-моему, где-то искрил. Надо будет посоветовать ему проверить контакты. Впрочем, неизвестно еще, какой треск сопровождал мои собственные мысли: в этом деле я был еще новичком.

Мы сидели на прежних местах, трое одиноких присмиревших переростков, и старались не смотреть друг на друга. Я буквально чувствовал толстую матово-белую полусферу, нависшую над крышей общежития, над темными пальмами, над моей головой. Мама, Москва, огни магазинных витрин, снежные кучи вдоль тротуаров, Октябрьские праздники — все это было где-то далеко… или нигде, как мираж.