Проект «Аве Мария»

К тому же я не уверен, что правильно задал параметры курса. Вроде все верно. Каждый раз, когда проверяю, убеждаюсь, что корабль движется в правильном направлении. А если вдруг что-то пойдет не так, пока я в коме? А если я проснусь, и обнаружится, что «Аве Мария» промахнулась мимо Солнечной системы на целый световой год? Хотя, может, я так устану от пребывания в замкнутом пространстве, одиночества и отвратительной еды, что, в конце концов, рискну уснуть. Посмотрим.

Кстати, об одиночестве: я опять вспоминаю Рокки. Теперь он мой единственный друг. Серьезно. Единственный мой друг. Раньше, когда жизнь еще не превратилась в кошмар, я мало с кем общался. Иногда обедал с коллегами в школе. От случая к случаю в субботу вечером встречался за пивом со старыми приятелями по колледжу. Но благодаря замедлению времени, когда я вернусь, они окажутся на поколение старше меня.

Я симпатизировал Дмитрию. Пожалуй, это был самый приятный человек из всей команды проекта «Аве Мария». Но кто знает, чем он занят сейчас? Черт, да может, между Россией и США идет война. Или наши страны стали союзниками. Даже не представляю.

Забираюсь по лестнице в командный отсек, сажусь в пилотское кресло и вывожу на экран панель навигации. Не стоило бы так делать, но это уже стало для меня неким ритуалом. Выключаю двигатели, и корабль ложится в дрейф. Гравитация мгновенно исчезает, но я настолько привык к невесомости, что почти не замечаю изменений.

Заглушив двигатели вращения, я спокойно могу пользоваться петроваскопом. Недолго вглядываюсь в космическое пространство — я знаю, куда смотреть. И вскоре нахожу ее — крохотную точку, светящуюся на частоте Петровой. Двигатели «Объекта А». Окажись я на расстоянии меньше ста километров от источника излучения, мой корабль целиком испарился бы.

Я на одном краю системы Тау Кита, а Рокки на другом. Черт, отсюда даже сама звезда смахивает на обычную лампочку. Но я до сих пор отчетливо вижу вспышки двигателей «Объекта А». При использовании света в качестве реактивного топлива выделяется невероятное количество энергии.

Вероятно, в будущем мы найдем этому применение. Например, Земля и Эрид смогут общаться с помощью ярчайших вспышек излучения Петровой, выделяемого астрофагами. Интересно, сколько же их понадобится, чтобы вспышку с 40 Эридана увидели на Земле? Мы могли бы говорить на азбуке Морзе, к примеру. Теперь у эридианцев есть копия Википедии. Заметив наши вспышки, они быстро сообразят, что к чему.

И все-таки наша «беседа» получится медленной. 40 Эридана удалена от Земли на шестнадцать световых лет. И если мы пошлем сообщение типа: «Привет, как дела?», ответ придет через тридцать два года.

Глядя на яркую точку на экране, я тяжко вздыхаю. Еще сколько-то я смогу за ней наблюдать. Я знаю, где окажется корабль Рокки в любой отдельно взятый момент времени. Эридианец пользуется составленным мной планом полета. Рокки доверяет моим научным знаниям так же, как я доверяю его инженерному таланту. Но через несколько месяцев петроваскоп уже не увидит свет от эридианского корабля. И не потому, что свет потускнеет — петроваскоп крайне чувствительный инструмент. Он перестанет регистрировать излучение, так как наши относительные скорости приведут к красному смещению[187] света от двигателей эридианского корабля. Достигнув моего корабля, длина волны этого излучения уже не будет соответствовать значению Петровой.

И что? Предлагаете мне расписать адское количество релятивистских формул, дабы вычислить нашу относительную скорость в каждый отдельно взятый момент с позиции моей инерциальной системы координат, а затем провести преобразования Лоренца[188], и тогда станет ясно, когда излучение двигателей «Объекта А» выпадет из диапазона петроваскопа? То есть я узнаю, сколько еще смогу провожать глазами моего друга? А не слишком ли это жалостно?

Ну что же, мой ежедневный печальный ритуал окончен. Я выключаю петроваскоп и снова завожу двигатели вращения.

* * *

Пересчитываю тающие запасы нормальной еды. Я «в дороге» уже тридцать два дня. По моим расчетам, через пятьдесят один день мне придется полностью перейти на жидкое питание.

Иду в спальный отсек.

— Компьютер, выдай образец питания для пациента в коме.

Механические руки лезут в специальное хранилище и опускают на мою койку пакет с белым порошком. Я беру в руки пакет. Конечно, там порошок. Зачем добавлять воду в продукты длительного хранения? На «Аве Марии» замкнутая система водоснабжения. Вода поступает в мой организм, затем выводится оттуда разными путями, после чего проходит очистку и используется повторно.

Я приношу пакет в лабораторию и высыпаю немного порошка в мензурку. Добавляю чуть-чуть воды и взбалтываю. Получается молочно-белая смесь. Подношу к носу. Никакого запаха. Делаю маленький глоток. С трудом заставляю себя не выплюнуть. Ощущение, будто во рту аспирин. Отвратительная горечь таблетки. И это «Консоме из горькой пилюли»™ в моем меню на ближайшие несколько лет. Может, кома не так уж и страшна?